Князь Чарторыйский отложил бумагу и посмотрел на императора.
— Резанов честно служит мне, — подумав, сказал Александр. — Как служил моему отцу и моей бабушке.
— Это так, ваше величество, однако Резанов предлагает военные действия.
Воцарилось молчание.
— Что предлагаете вы, князь?
— Запретить Резанову самоуправство!
— А вы, граф? — император посмотрел на Румянцева.
— Думаю, государь, Резанов не совершит ничего противозаконного, вредного для престола. Он человек большого разума. Я уверен, им руководит забота о русских землях.
Последнее время император чувствовал к князю Чарторыйскому неудовольствие. Его мнение слишком часто расходилось с мнением государя.
— Не надо запрещать Резанову, но и поощрять не надо. Пусть действует по собственному разумению, — решил Александр Павлович.
На этом совещание закончилось.
Тем временем войска под предводительством Кутузова возвращались в Россию. На протяжении всего пути к армии присоединялись солдаты, ушедшие из-под Аустерлица. Одни приносили знамена, сорванные ими с древков на поле боя, другие дорогами почти непроходимыми привозили на себе пушки.
Убитых в русской армии насчитывалось свыше двадцати пяти тысяч. Более семи тысяч осталось в европейских госпиталях.
Победа при Аустерлице открыла Наполеону дорогу на восток.
Император Александр выразил свое неудовольствие некоторым участникам Аустерлицкого сражения. Графу Ланжерону он разрешил просить увольнения от военной службы. Генерал Пршибышевский, взятый в плен, был отдан под суд и разжалован в солдаты. Та же участь постигла генерала Лошакова.
Генерала Кутузова император надолго лишил своего расположения. И хотя Михаил Илларионович был награжден орденом Владимира первой степени, назначение его в Киев военным губернатором было как бы почетной ссылкой.
Не были забыты и два батальона Новгородского мушкетерского полка, в день сражения бежавших мимо государя и не обративших внимания на его призывы.
— Они покрыли себя бесславием, обратясь в бегство, — сказал император и повелел штаб— и обер-офицерам обоих батальонов носить шпаги без темляков, нижним чинам тесаков не иметь и к сроку их службы прибавить по пяти лет.
Император Наполеон в своих воспоминаниях очень высоко оценил мужество и стойкость русских солдат и офицеров, не по своей воле попавших в невыгодное положение при Аустерлице.
Глава двадцать девятая. НИ В ЧЕСТЬ, НИ В СЛАВУ, НИ В ДОБРОЕ СЛОВО
Сегодня император Александр был в мундире Преображенского полка. На правом плече висел аксельбант. Панталоны белые, лосиные и шарф вокруг талии. Короткие ботфорты. Император был при шпаге. Он в задумчивости сидел на низком диванчике в туалетной комнате, где совсем недавно на заседаниях «комитета общественного спасения» происходили горячие споры по вопросам государственного устройства. После Аустерлица все кончилось. Император больше не призывал своих друзей на интимные заседания. Он считал теперь детской забавой многое из того, что представлялось раньше важным и нетложным. «Ограничение власти императора… — думал Александр. — Как я мог говорить об этом! Конституция… Боже мой!» Незаметно для самого себя он отказался от порядков, созданных им в начале царствования.
Редко императору Александру удавалось побыть одному. Всегда возле него толпились люди. Но сегодня он обещал свидание своему другу Адаму Чарторыйскому.
Император несколько раз с нетерпением поглядывал на часы.
В четыре часа в туалетной комнате появился Адам Чарторыйский. Князь был в черном штатском сюртуке, побледневший, осунувшийся.
Император приподнялся и обнял его.
— Дорогой князь, садитесь вот здесь, рядом со мной… Что случилось, что вы хотели мне сказать? — Александр казался озабоченным.
— Ваше величество, могу ли я говорить откровенно, как было прежде?
— Конечно, дорогой князь!
— Я не разделяю ваших убеждений, ваше величество, относительно Пруссии.
— В чем именно?
— Правительство Пруссии не заслуживает доверия. Прусский король лестью пытается усыпить вашу осторожность.
— Но, дорогой князь…
— Доверяясь Пруссии и слепо подчиняясь ее внушению, Россия готовит себе неминуемую гибель. — Бледное лицо министра покрылось красными пятнами.
— Мой друг, Фридрих-Вильгельм, уверял меня в своей дружбе.
— В то время когда герцог Брауншвейгский уверял вас в дружбе своего короля, граф Гаугвиц подписал в Париже тайный договор с Бонапартом, крепко связывающий Францию и Пруссию. Первая статья этого договора обязывает Пруссию не отдаляться от Франции и помогать ей всеми силами во всех войнах, — зло сказал Чарторыйский.
— Вы же знаете, дорогой князь, что Фридрих-Вильгельм согласен подписать союзную декларацию в обмен на мою…
— Ваше величество, подписав декларацию, Пруссия поставит себя в положение немыслимое, которому нет примера в истории дипломатических сношений. В одно и то же время Пруссия будет состоять в союзе с Францией против России и с Россией против Франции. Кого же из этих двух держав Пруссия готова обмануть?
Император Александр молчал.
— Ваше величество, нам удалось добыть секретный документ, письмо в Париж графа Гаугвица. — Адам Чарторыйский вынул из портфеля лист бумаги синеватого цвета.
— Прочитай, мой друг, что там написано?
— «Если бы Наполеон мог читать в сердце короля, то убедился бы, что не существует в мире человека, на которого он мог бы более положиться, чем на Фридриха-Вильгельма…»
— Читай громче, мой друг, ты знаешь мой недостаток. — Император приложил к уху ладошку. — Совсем ничего не слышу.
— «…положиться, чем на Фридриха-Вильгельма». Вот как он рассуждает: Франция могущественная, и Наполеон муж века. Воссоединившись с ним, могу ли я опасаться чего-либо в будущем?
— Не может быть! — Император вспыхнул. — Гаугвиц клевещет на своего короля. С Фридрихом-Вильгельмом нас связывают давние узы дружбы. Но чего хотите вы? Впрочем, я знаю! Восстановления Польского государства.
— Да, восстановить Польшу в прежних пределах. Но это не цель, ваше величество, но только средство. Чтобы низвергнуть Наполеона, недостаточно обладать военной силой. Необходимо противопоставить политике завоеваний принципы справедливости и законности. Ваше величество, справедливость и законность должны быть для всех одинаковы. Почему вы хотите защитить всех монархов и все престолы в Европе, кроме польского? Провозгласив восстановление Польского королевства, Россия сделалась бы хранительницей международного права, порядка и свободы!
— Вы мечтатель, мой друг. Я хорошо понимаю ваши патриотические чувства, они по-прежнему священны и для меня. Однако дружба прусского короля…
