— За длинными деньгами.
— Так ты солдат, папаша? — Старик кивнул. Хриплый встал. Поднял палец, оглядел наемников. — Вот! Я же говорил! Солдат солдата всегда видит!
Смех.
«Со всем подобающим почтением, Генри Уильямс, граф Тассел».
Я поставил точку и сложил письмо. Разогрел над свечой брусочек грубого, похожего на запекшуюся кровь, дешевого красного сургуча — иного у трактирщика не нашлось. Приложил сургуч к бумаге, вдавил в бурую массу кольцо с печаткой. Монограмма «КМ» в окружении девиза на древнем языке: «Тауггиа хта-с-хдонсу уурк бхалам кордсу». Что означает: «Окруженный океаном не утонет, пока не впустит его в свое сердце».
Рекомендательное письмо для Гилберта готово.
А потом я снова посмотрел на старика… на дворянина… на девушку…
Камень-Сердце! Сейчас что-то будет.
— Д-дакота! — позвал я. Голос сел, мне пришлось прокашляться и повторить: — Д-дакота!
Спина «телохранителя», сидевшего среди наемников, дрогнула. Кажется, Дакота не расслышал мой окрик, зато почувствовал взгляд. Запомнить на будущее — хорошее чутье. В придачу к силе, наглости и сообразительности. Да уж, со «слугой» мне повезло. Не знаю, как отделаться.
— Милорд. — Дакота подошел к столу. В это обращение он вложил столько издевки, что я поморщился. Может, лучше было остаться «мессиром заикой»?
Я жестом показал — садись. Потом взял «вечное» перо…
— Эй, старик! Старик! Оглох, что ли?
Старый солдат едва заметно вздрогнул. Поставил кружку на стол. Встал. Повернулся: — Я?
— Да, ты! — сказал один из людей дворянина. — Как твое имя?
— Йос, — ответил старик с комичным достоинством. — Мастер Йос из Нижних Пепелищ.
Наемники притихли и смотрели настороженно. Дворянин что-то негромко сказал. Его телохранитель кивнул и выпрямился.
— Идите сюда, мастер Йос. Мессир барон желает с вами переговорить.
Старик помедлил. Хотел было что-то ответить, но передумал. На негнущихся журавлиных ногах двинулся к столу дворянина…
Я написал: «Приготовь оружие».
Дакота поднял голову. Посмотрел на меня с интересом.
Да, хаос подери! Я готов ввязаться в драку из-за девчонки и старика. Можно было обозначить и настоящую причину, но… Зачем давать этому головорезу дополнительный козырь? Я снова взялся за «вечное» перо. «Считай это проверкой. Должен я знать, на что способен мой новый телохранитель?»
Подкрепил это заявление надменной улыбкой, надеясь, что нервный тик не слишком заметен.
— Хорошо, — кивнул Дакота.
Он допил вино и опустил кружку на стол. Вслед за этим я услышал щелчки курков. Мой «телохранитель» откинулся назад, оперся спиной о стену, прикрыл глаза — и весь подобрался. Стал как взведенная пружина. Хотя внешне могло показаться, что он чуть ли не дремлет.
Тем временем старик приблизился к дворянину с компанией. Не доходя нескольких шагов, стянул берет с головы и подмел страусовым пером пол. Поклонился.
— Мессир барон? Чем могу служить?
Дворянин оглядел его от башмаков до лысины. Кивнул. Затем посмотрел поверх головы старика — туда, где осталась Марта.
— Как зовут девушку?
Лицо старика заострилось.
— Она не продается, мессир.
— А я и не покупаю! — раздраженно отозвался дворянин. — Кто она?
— Моя дочь.
Долгое время дворянин молча смотрел на старика. Потом заговорил нарочито медленно, с расстановкой:
— Так какого… хаоса… ты не сидишь дома? С дочерью и зятем?
— У меня нет дома.
Дворянин сверкнул глазами.
— Руки-то у тебя есть?! А голова? Ты что, не понимаешь — скоро здесь будет настоящее пекло?
Молчание.
— Я солдат, мессир барон, — сказал старик просто. — Я больше ничего не умею.
Дворянин с минуту смотрел на него.
— Пошел вон, — сказал, наконец. — Развелось всякой швали… И hure
[5]
свою забери!
Старик дернулся, как от пощечины. Лицо потемнело.
— Не нравится? — Дворянин впился в старого наемника взглядом. — Гордый, значит?!
Тишина.
Потом вдруг все наполнилось звуками.
Наемники повскакивали с мест, отодвигая лавки. Грохнуло. Упала кружка. Кто-то выругался сквозь зубы. Раздались щелчки взводимых курков. Скрежет клинков, извлекаемых из ножен…
Люди барона в ответ ощетинились пистолетами и шпагами. Понятно, они за своего господина — хоть к шести Герцогам…
И опять все замерло.
Лишь стоял похожий на журавля старик в нелепом берете.
И спокойно сидел барон. Даже в лице не изменился.
Бывают моменты, когда звуки, которые обычно не замечаешь, кажутся раздражающе громкими.
«Вечное» перо заскрипело, выводя неровные завитки. Такое ощущение, что я пишу ногтем по стеклу. В мертвой тишине наемники, высокий старик, люди дворянина и сам дворянин слушали, как я корябаю бумагу.
Перо дрожало.
Я написал: «Целься в старика».
Дакота скосил глаза на листок, затем посмотрел на меня как на слабоумного. Объяснить? Хаос, нет времени!
Я обвел пальцем свое лицо и покачал головой: «Ненастоящий». Что-что, а видеть личину я умею. Даже если она сделана не магически, а из грима, краски и накладных волос. Даже если она сделана настоящим мастером…
Дакота бросил взгляд на старика, потом снова откинулся назад.
Прикрыл глаза. Понял.
— Дождешься, старик, — сказал барон устало. — Будет у тебя «солдатский зять».
«Солдатский зять». Это когда связываются два вроде бы совершенно отдельных события. Через деревню прошли наемники, а потом у чьей-то дочки растет живот. Такая вот странная шутка. И нешуточное оскорбление.
Йос молчал, только лицо отвердело.
— Молчишь? Молчи, старик, правильно. — Барон встал. Посмотрел на наемников с откровенным презрением. — Никчемные вы люди.
Наемники заворчали.
Что он делает? Чего добивается? Я не понимал. Самоубийства?!
— Себастьян Франк, — заговорил барон негромко, — в своей знаменитой книге писал… Слушайте внимательно, ублюдки, повторять не буду!.. Он писал:
«Те подданные, что участвуют в войне по повелению своих господ и по окончании ее возвращаются к своим занятиям, по справедливости называются не ландскнехтами, а солдатами, честными ратниками. — Барон сделал паузу, прищурился и продолжил: — Но безбожных и погибших людей, занятие которых — разрушать, резать, грабить, убивать, жечь, играть, пить, богохульствовать, издеваться над вдовами и сиротами; людей, которые радуются чужому несчастью, кормятся, отнимая у других; сидят на шее у крестьян; которые не только каждого обирают и грабят, но также вредят друг другу, — о них я ни под каким видом не могу сказать, что они не являются язвой всего света».
