У меня все хорошо. Я вышла замуж и вполне счастлива. Не думай, что от нового мужа ты избавишь меня так же легко, как от прежнего.
В углу, напротив огромного шкафа из темного дерева, высится гора из сундука, нескольких дорожных сумок и желтого ружейного чемодана. Сверху небрежно наброшен васильковый камзол, похожий на трофейное знамя.
Дакота, бездельник, свалил мои вещи в угол и ушел, оставив все как есть.
Я помедлил. Затем взял со стола колокольчик и несколько раз встряхнул. Ни звука. Только слабое покалывание кожи, как если бы на металл наложили простенькое заклятие. Я перевернул колокольчик… Понятно. Щетинка, серая с подпалиной, закреплена вместо язычка, а на ней застыла капля черного воска. Заклятие «живая нить». Не удивлюсь, если сейчас в комнате слуг пронзительно верещит ручной бес. У таких тварей почему-то всегда противные голоса. Наверное, чтобы получать больше удовольствия от работы…
Через некоторое время в дверь постучали.
— В-войдите.
На пороге появилась служанка. Не та, что раньше. Эту я еще не видел. Но тоже очень хорошенькая.
— Вы меня звали, милорд?
Небольшого роста, миниатюрная. Темные волосы собраны на затылке. Кожа смуглая — как у тех, в ком есть примесь южной солнечной крови…
«Сосуд греха» — называет женщину Строгая Церковь.
— Милорд? — позвала служанка. Я вздохнул.
— Н-налей. — Я показал на графин.
— Да, милорд.
Голос у нее был высокий, не очень звучный. Она ничем не напоминала Лоту. И это было хорошо.
— К-как т-тебя з-зз?…
— Ива, милорд.
Я взял бокал, коснувшись ее запястья — словно невзначай. Пальцы дрогнули. Кожа нежная и прохладная. У меня все хорошо. Я вышла замуж и вполне…
— Милорд?
— М-мои в-вещи.
— Вещи? — Служанка оглянулась с любопытством. — Прикажете разобрать, милорд?
Как просто сказать: не надо. Позвать Дакоту. Приказать ему взвалить на плечи сундук — только сундук, хаос с ними, с остальными вещами! — добраться до вокзала и сесть на поезд в Лютецию. Или нанять карету в Ур. Просто одно слово. Нет.
— Д-да. — Я поставил вино на стол, так и не пригубив. — К-кроме с-сун-ндука…
— Как прикажете, милорд. — Ива грациозно присела, кончиками пальцев придерживая платье. Глаза опустила в пол. Это не было похоже на обычный книксен. Скорее это напоминало…
Вот именно, Ришье. Вот именно. Явидел в вырезе платья ее груди; и впадинку между ними, и бархатную темноту — и темнота эта притягивала. Казалось, оттуда идет тонкий аромат кожи — нагретой солнцем смуглой кожи и чего-то еще, обещающего тайну и покой. Я почувствовал нестерпимое желание наклониться и вдохнуть этот запах… Сделать шаг и встать так близко, чтобы чувствовать тепло ее тела даже сквозь одежду…
Вместо этого я пересилил себя и поднял взгляд…изгиб шеи. Ямочка между ключиц.
Маленький подбородок, губы. Казалось, на нижней — крохотная царапинка, отчего она кажется беззащитной и трогательной…
Ришье, перестань!
Она стояла передо мной — сосуд из тонкого стекла, наполненный солнцем и грехом.
— Ив-ва, — произнес я. Голос дрогнул.
Служанка подняла голову:
Милорд?
— Н-ничего.
Я закрыл глаза. Откинулся на стуле. Ветерок уже высушил рубаху, и теперь спину заметно пригревало. Под веками пляшут красноватые пятна.
Что вы со мной делаете, женщины?
Лота.
Закрыл глаза и слышу ее, как она стоит, на меня смотрит. Потом птиц за окном слышу, голоса отдаленные с улицы, листьев шепот, и как песок под солнцем потрескивает. Потом вином запахло и деревом. И шаги теперь. Словно когда я перестал смотреть, все на мгновение исчезло, растворилось в тревожной темноте с красными пятнами, а теперь по чуть-чуть возникает, приставляется кусочек к кусочку, лепится. Словно гончарный кувшин, когда вращают круг и добавляют глину комочками.
Возникают из темноты тепло в спине и спинка стула. Возникает напряжение мышц.
А потом снова ее слышу. Сначала одна нога, как Ива встала, потом другая — как пошла. Потом вдох легкий — вот и губы возникли, и горло, и шея, и впадинка между ключицами; и равнина смуглая, в цвет табачного листа, и грудь, и вниз, и темнота, и бархат, и ниже еще. Вдыхаю. Теперь и я возник в темноте, и дрожь во мне — как блеск медной ленточки, которую тронули — и размылась, и тоненько дрожит.
— Милорд?
— Н-ничего.
Потом я открыл глаза и стал смотреть, как Ива разбирает мои вещи. Обмахивает щеткой, расправляет, встряхивает и убирает в шкаф.
Маленькая, аккуратная, ловкая Ива.
Которая совсем не похожа. И это было хорошо.
…замуж и вполне счастлива.
Я смотрел, как она управляется, и избавлялся от наваждения рук, кожи, запаха Лоты. От движения ее бедер под платьем. От изгиба ее спины. Излома ключиц. От ложбинки на шее. Я избавлялся от зуда в запястьях, от перехваченного трудного дыхания. От иссушающего тумана в голове, когда не можешь думать, а можешь только смотреть на одну определенную женщину и впитывать ее, словно воду…
Я смотрел на Иву.
И чувствовал, как постепенно, мало-помалу ослабляется в груди чудовищная пружина…
Я выпрямился и свободно вдохнул — впервые с момента приезда.
— Ив-ва.
Она замерла. Остановилась и через плечо на меня смотрит. Я говорю:
— М-можешь идти.
Когда, умывшись и сменив одежду, я спустился вниз, родственнички уже были в сборе. Расположились как на пикнике.
Я увидел Корта по прозванию лорд Молния. Увидел Клариссу с каштановыми волосами и приятными глазу формами. Увидел Фера — с унылым лошадиным лицом, в узком темном камзоле. Руки Фера с длинными пальцами лежат на столе, кожа желтоватая, потемневшая, как от загара, костяшки бурого оттенка. На одном пальце массивный серебряный перстень, на другом — грубоватой отливки кольцо с желтым прозрачным камнем. Нехороший камень, на него неприятно смотреть. Тигровый глаз. Пальцы Фера все время в движении.
Корт в малиновом камзоле, распахнутом на широкой груди, белые кружева, на шее — белоснежный шелковый платок, закреплен застежкой с красно-розовым камнем — скорее всего, гранатом. Впечатление Корт производит совсем иное, нежели Фер, — он опрятен, щеголеват, чисто выбрит и открыто мужественен. Вообще Корт мне симпатичен, хотя взгляд у него острый и разящий, словно шпажный выпад. Белая сталь во взоре.
Коричневые башмаки с пряжками. Белые чулки и бежевые панталоны. Корт сидит очень свободно, чувствуется, что ему удобно так сидеть, хотя в любой другой позе будет не менее удобно. Высокая степень владения телом, мышечной свободы угадывается в Молнии без труда. Он сидит — нога на ногу, покачивает носком башмака и, кажется, вполне доволен собой и окружающими. Лицо у Корта простое и грубоватое, он не особенно красив, но на него приятно смотреть. Впрочем, он все же Малиган, а значит, особо доверять Корту не стоит.
