В комнату вошел францисканский монах Андреус Василе. Его левый глаз был по-прежнему залеплен черным пластырем.
Архиепископ удивился, он не ожидал увидеть монаха. Именно Андреус Василе был его доверенным лицом в Вильне.
— Почему ты здесь, сын мой? — наскоро благословив склонившего голову францисканца, спросил он с тревогой. Ноги старика как-то сразу ослабли, и он опустился на длинный дубовый сундук. — Что-нибудь случилось плохое?..
— Австрийский принц Вильгельм проник в покои королевы и провел там несколько дней, ваша эксцеленца, — поднимаясь с колен, мрачно сказал монах.
Архиепископ схватился за сердце.
— Значит, все пошло прахом, — запинаясь, произнес он, — все наши труды и надежды… Святая Мария, что скажет его святейшество!
— Сегодня ночью Вильгельм бежал, — продолжал монах. Его спустили в корзине из окна королевской спальни.
— Бежал?! — На лице архиепископа появились живые краски. — Но зачем? Ведь он сделался мужем польской королевы и господином королевского замка!
— Я хотел убить его, ваша эксцеленца, но не успел! — воскликнул монах, подняв кулаки. Его лицо сразу изменилось и стало жестоким и злым. — Вильгельм покинул замок, но опасен по-прежнему.
Архиепископ рывком засунул обе руки за широкий пояс, снизу выглянули худые, желтоватые пальцы с длинными ногтями. Да, было о чем подумать.
— Так… Где сейчас этот мальчишка? — уже спокойно спросил он.
— В Кракове, у Болька из Зуброва. Но рыцарь не выдаст принца.
Воцарилось молчание.
Архиепископ отхлебнул из серебряной чаши, поморщился, вытер рот белым кружевным платком. Передвинул тяжелое Евангелие в серебряном переплете, лежавшее на столе.
— Так, так… Расскажи, сын мой, как ты оказался в королевском дворце? — спросил он францисканца и, положив на стол локти, приготовился слушать.
В комнату, приседая и кланяясь, вошел слуга.
— Доблестный рыцарь Добеслав из Круженк хочет вас видеть, ваша эксцеленца, — негромко доложил он.
Бодзента нахмурился.
— Скажи каштеляну, пусть подождет, — не оборачиваясь, бросил он. — А ты рассказывай, сын мой.
Андреус Василе поведал архиепископу, как он, беспокоясь за святое дело, решил поехать в Краков, что с ним было в пути и как узнал в францисканском монастыре про любовь Ядвиги и Вильгельма, как попал в замок…
— Это похоже на чудо, — выслушав, сказал архиепископ. — Пречистая дева просветила тебя, сын мой!.. Королева не должна покинуть свои покои, — вдруг приказал он. — Ворота запереть, и пусть верные люди день и ночь охраняют замок.
— А если королева прикажет открыть? — спросил францисканец. — Ведь она королева!
— Сын мой, — строго ответил Бодзента, — не будем обсуждать права королевы. Ее драгоценная честь не должна понести урона. Но… но она не покинет замок до самой свадьбы. Так хочет бог! — Воспаленные веки архиепископа приоткрылись.
Монах увидел водянистые, в красных жилках глаза польского владыки и смиренно склонил голову.
«Трудно понять человеческую душу, — подумал, вздохнув, Бодзента и пригубил из серебряной чаши. — Девчонка, из-за глупой любви ты хочешь погубить святое дело! Нет, бог не дозволит. Ты сгоришь на жертвенном огне». Он еще подумал и погладил ладонью лоб.
— Сын мой, — решившись, сказал владыка, — на тебя указало провидение. Назначаю тебя духовником королевы. Так-так… с сегодняшнего дня ты приступишь к своим обязанностям. Королева должна понять, что мужем ее будет только литовский князь Ягайла, и Вильгельма пусть забудет. Сердце ее должно быть свободным. Это трудная задача, сын мой. Надо помнить, что Ядвига польская королева. Но если все свершится по-нашему, — архиепископ взглянул на распятие, — ты, Андреус, станешь литовским епископом, первым слугой католической церкви в стране язычников.
— Я недостоин такой милости! — воскликнул монах и упал на колени перед Бодзентой; нос его побелел от волнения.
— Так будет, если все свершится по-нашему, — повторил архиепископ, милостиво разрешая монаху поцеловать свой перстень. — А сейчас ты должен знать каждого рыцаря королевской охраны. Иди… Нет, постой. Я слышал, что у королевы есть женщина, очень ей преданная, — удали ее любыми средствами. И еще. — Он вынул из ящика кусок пергамента. — Вот список придворных дам, тех, кто может остаться при королеве. Они верные католички и сделают все, что ты прикажешь. Остальных не пускай во дворец. Так-так… я завтра уезжаю в Гнезно и приеду только на венчание королевы с князем Ягайлой. Ты понял?
Францисканец молча наклонил голову.
Мягко и неслышно ступая, Андреус Василе вышел из покоев польского владыки. Он опустил глаза, чтобы никто не заметил торжества, переполнявшего все его существо.
* * *
Нудный осенний дождь бился в окна. Холодные струйки текли по разноцветным стеклам, закованным в свинцовые переплеты.
Королева Ядвига сидела в глубоком раздумье. Ей вспоминались немногие дни, проведенные с любимым мужем здесь, в этой комнате. Нет, больше она не вынесет разлуки ни единого дня, ни единого часа! Сегодня же она убежит из холодного и пустого замка к Вильгельму. Они заявят на весь мир о своем супружестве, и, если злые придворные поляки опять станут ей говорить про язычника Ягайлу, она откажется быть польской королевой. С Вильгельмом они счастливо проживут всю жизнь в Австрии или у матери.
«Я согласна жить в бедности, — размышляла королева, — как живут все люди, но только с ним. Бедный друг, сколько унижений пришлось тебе испытать! Как билось мое сердце в то утро, когда тебе пришлось бежать!»
Королева раскрыла окно и посмотрела вниз. Ветер раскачивал рябиновое дерево, десяток серых птиц клевали кроваво-красные ягоды. Запах перепревших листьев и конского пота донесся в спальню, порыв ветра бросил в лицо Ядвиги несколько дождевых капель.
«Как высоко! — подумала она. — Разве только птицы могут залететь ко мне…»
— Пора, ваше величество, медлить нельзя, — услыхала королева тонкий голос Гневаша из Дальвиц и сразу поднялась с кресла.
Опираясь на руку придворного, она вышла из своих покоев. У дверей королеву ждали несколько верных слуг. Увы, их осталось совсем немного. В железном держаке у стены горела восковая свеча. Даже при ее дымном, колеблющемся свете на лицах собравшихся можно было заметить растерянность.
Сопровождаемая свитой, Ядвига вышла через потайной ход в узкий коридор, врезавшийся в крепостную стену по всей ее длине. В трудную минуту королева обрела решительность. Серебряные подковки ее бархатных туфель громко отстукивали по каменному настилу. Зато придворные двигались тихо, словно живой шлейф ее платья. Пан Гневаш из Дальвиц, преданнейше согнув спину, пытался заговорить с королевой, подходя то с одной, то с другой стороны, но она, крепко сжав губы, не отвечала.
