Ведьма словно сама удивлялась себе.
Дайрут то и дело вспоминал последний день во дворце императора, то, как отец вонзает в себя меч. Его терзали постоянные угрызения совести из-за того, что он медлит, что настоящие виновники смерти его отца и близких до сих пор не наказаны.
И для него Лиерра стала настоящей отдушиной: он заботился о ней, и в его жизни появился кто-то, кого он мог не винить в произошедших больше года назад событиях.
Рассказ вернувшихся с Дайрутом Рыжих Псов быстро обошел весь лагерь и вернулся обратно к гонцам, обретая множество неправдоподобных подробностей.
Говорили, что Дайрут отправился в разведку и один уничтожил отряд наемников. Что Рыжие Псы захватили вольный город, сровняли его с землей и взяли богатую добычу. Была байка о том, что мальчишки спасли полтора десятка женщин, угнанных в рабство из какого-то дальнего племени.
Воинам темника Вадыя не хватало настоящих подвигов.
Привыкшие грабить крестьян и угрозами выбивать деньги из горожан, кочевники втайне мечтали о чем-то великом, о победах, которыми можно было бы хвастаться искренне, не приукрашивая, — и поэтому, в общем-то, довольно обыденные проделки Рыжих Псов пришлись всем по нраву, ну а Дайрут со своим десятком стал самым известным человеком в лагере.
Вадый вызвал его к себе, выслушал правдивый пересказ событий, а затем наградил десятника длинным, чуть изогнутым мечом хорошей работы, сказав, что тот заменит сломанную в бою саблю.
Меч был достаточно легким и при этом прочным, с хорошим балансом и ровной, аккуратной заточкой, хотя и не шел ни в какое сравнение с мифрильным клинком, спрятанным среди вещей Кира.
Лиерра от своей доли славы с ловкостью укрылась — ведьма легко становилась словно невидимой, Она раздобыла себе небольшой шатер, который дли нее ставили рядом со своими юртами Рыжие Псы.
Она стала словно талисманом для гонцов, и каждый старался сделать для нее что-то приятное.
При этом Дайрут видел, что ведьма не чувствует себя до конца спокойно, словно бы происходящее одновременно приятно и противно ей. Он несколько раз попытался вызвать спасенную им женщину на откровенный разговор, но это ему не удалось.
А от беседы с Коренмаем отвертеться не удалось ему самому.
— Удачно съездил, — серьезно сказал глава Рыжих Псов, однажды вечером входя в освещенный огнем круг. — Тебя любят, про тебя рассказывают байки.
— Бывает, — равнодушно ответил Дайрут.
Коренмай присел на кошму, положенную специально для гостей, скрестил ноги в аккуратных черных сапогах, поправил выцветший зеленый халат, чтобы он прикрывал шаровары, и заговорил:
— Я попросил Вадыя перевести меня в свою гвардию. Темник не против, но он спросил меня — кого я оставлю главным среди Рыжих Псов. Жаль, что Арыс погиб — на него я легко оставил бы вас и ушел бы со спокойной душой. Из моих старых друзей поставить можно любого, но тогда другие возмутятся — и будут правы. Никого из них я не выделял. Четверо десятников, по моему мнению, находятся на своих местах — и ты, и Ритан, и Имур, и Ахме. Я сказал Вадыю, что поразмышляю над этим. Он ответил, чтобы я пришел к нему, когда что-нибудь придумаю.
— Это было до того, как я вернулся? — поинтересовался Дайрут.
— Да, до того, — кивнул Коренмай. — Если бы ты потерял хотя бы одного парня из десятка, если бы плохо выполнил задание, я бы уже сегодня предложи и Вадыю поставить главой Рыжих Псов Ритана. Но ты вернулся победителем, кроме того, темнику ты нравишься, он видит в тебе что-то, чего не вижу я.
— Интересно, что же это, — задумчиво пробормотал Дайрут.
Его тяготил этот разговор, а Коренмай явно рассчитывал на большую откровенность.
— Он видит в тебе ярость, гнев, силу, сталь, — неожиданно ответил глава Рыжих Псов. — И хочет выковать из тебя клинок, который будет направлять на неугодных и врагов темника.
— Вадый мудр, — улыбнулся Дайрут, хотя в его душе вскипела ярость, вновь накатило воспоминание о разлитой по полу крови, об отце, шагающем по багровым лужам. — Все это есть во мне.
— Я сделаю тебя главой Рыжих Псов, — заявил Коренмай. — Но только после одного дела. Вадыю нужно захватить Тар-Мех, это богатейший из вольных городов. Тумен темника будет идти туда еще долго, а десяток ловких парней доедет за несколько дней.
— Разведка? — поинтересовался Дайрут.
— Вадый полагает, что надо просто съездить, найти удобные места для лагерей, посмотреть на городские стены изнутри, послушать, о чем говорят в городе. Темник не доверяет шпионам, которых интересуют только деньги, — они говорят ему то, что Вадый хочет услышать. Но я полагаю, что это будет нечто большее, чем разведка. Поедем я, ты и еще десяток моих воинов, с большей частью которых ты знаком. Может быть, нам удастся отравить их колодцы или убить правителя. Совершить что-то более серьезное, чем просто разнюхать или отнести известие. Пони маешь?
— Кто еще поедет? — поинтересовался Дайрут.
— Ритан, Имур, Тарыс, Дамай…
Коренмай перечислил имена — и Дайруту отчетливо стало ясно, что глава Рыжих Псов берет с собой всех кандидатов на свое место. Он собрался посмотреть на них в суровом и сложном походе, чтобы понять, кому можно доверить руководство гонцами, а кого лучше оставить десятником или даже рядовым Рыжим Псом.
— Я готов, — сказал он. — Когда выдвигаемся?
— Через два дня, — ответил Коренмай. — Не все еще вернулись со своих заданий, надо отдохнуть, выспаться, подготовить оружие и коней.
Он встал, развернулся и вышел из круга света.
На его место тут же шлепнулся Усан, гордый тем, что Дайрута теперь не только он считает героем, но и все вокруг. Мальчишка сразу же начал трепаться, пытаясь осторожно вызнать, зачем приходил Коренмай.
Дайрут поднял правую ладонь, и Усан замолк.
— Сбегай к моему отцу, десятнику Киру, — попросил Дайрут. — Скажи, пусть пришлет мое наследство.
Усан тут же встал, сдержанно кивнул и умчался.
Все утро следующего дня Дайрут наблюдал за Лиеррой.
Ведьма сильно изменилась с того момента, когда он спас ее: теперь она выглядела старше, и кожа на ее лице сделалась смуглее, а разрез глаз — уже, что позволяло ей казаться своей в лагере Вадыя.
Она общалась с младшими Рыжими Псами, не делая различий между теми, кто уже получил собачий хвост, и теми, кто никогда его не получит.
Выждав момент, когда женщина осталась одна, он подошел к ней и сказал:
— Тебе ведь непривычна такая жизнь?
Лиерра вздрогнула, медленно обернулась к десятинку и ответила:
— Я привыкла защищаться. Всегда, в любой момент. — Лицо ее исказилось в гневной гримасе. — Я никому и никогда не была по-настоящему нужна. Меня использовали — а я использовала людей в ответ. Я могу уйти из лагеря. Но мне впервые в жизни не хочется уходить, не хочется остаться одной. Может быть, это из-за того, что меня чуть не убили, и мне нужно просто передохнуть. А может, я устала мчаться, постоянно бегать, каждую ночь ждать, что придут крестьяне с факелами и вилами.
