Лимерос был традиционно набожной страной, чьи жители привыкли уповать на свою богиню Валорию во всех делах, и особенно в суровые времена. Магнус, впрочем, про себя полагал, что люди, истово веровавшие в сверхъестественные силы, являли тем самым внутреннюю слабину.
По его мнению, это относилось к большинству верующих. Магнус допускал существование немногочисленных исключений. Он посмотрел туда, где по правую руку отца покорно сидела его сестра — почетная гостья на этом пиру, устроенном, как было объявлено, в честь ее дня рождения.
Сегодня она одета в платье розовато-оранжевого оттенка, который навел Магнуса на мысль о закате. Это было новое платье, он еще ни разу не видел его на сестре. Очень хорошо сшитое, оно, видимо, должно отображать совершенство и неиссякаемое богатство семейства Дамора. Магнус слегка удивлялся лишь яркости его тона среди сплошного моря серых и черных одежд, которые предпочитал видеть кругом себя отец.
У принцессы была бледная, очень гладкая кожа и длинные, шелковистые темные волосы. Если распустить аккуратный узел на затылке, они мягкими волнами покрыли бы ей всю спину до пояса. Глаза девушки — цвета ясного неба, а губы — пухлые, ярко-розовые. Люция Эва Дамора по праву звалась первой красавицей Лимероса. Вне всяких сомнений!
Стеклянный кубок в руке у Магнуса вдруг лопнул, поранив ладонь. Выругавшись, он потянулся за салфеткой — перевязать порез. Госпожа София и господин Ленардо встревоженно смотрели на него. Уж не расстроили ли принца их разговоры о сватовстве и убийстве?
На самом деле причина была совершенно иная.
И очень глупая.
Это вполне отразилось на лице его отца, который, как правило, абсолютно все подмечал. Мать принца, королева Альтия, сидела слева от короля. Тоже заметила. Впрочем, она сразу отвела невозмутимый взгляд и продолжила разговор с соседкой по столу.
А вот отец глаз не отвел. Он смотрел на Магнуса так, словно его стесняла необходимость пребывать в одной комнате с сыном. С нахальным и неуклюжим принцем Магнусом, его наследником. «Нынешним наследником», — мрачно подумал принц, вспомнив про Тобиаса, правую руку отца. Интересно, настанет ли день, когда отец одобрит хоть что-то, что он делает?.. Видимо, следовало сказать «спасибо» уже за то, что король вообще его сюда пригласил. Правда, сделал он это наверняка больше затем, чтобы всем показать — королевская семья Лимероса сильна и сплоченна. Ныне и во все времена!
Какая насмешка…
Будь его воля, Магнус давно бы уже оставил холодный, сумрачный, лишенный красок Лимерос и взялся неторопливо исследовать иные страны за Серебряным морем. Имелось, однако, одно обстоятельство, которое прочно удерживало его на родном берегу — даже теперь, когда ему должно было вот-вот исполниться восемнадцать.
— Магнус! — Люция подбежала к нему и припала рядом на колени, полностью поглощенная его пострадавшей рукой. — Ты же поранился!
— Пустяки, — отозвался он. — Царапина.
Но кровь уже успела просочиться сквозь импровизированную повязку, и брови Люции сошлись к переносице.
— Царапина? Вот уж не думаю. Пошли со мной, я как следует перевяжу.
И она потянула его за руку.
— Ступай с ней, — посоветовала госпожа София. — А то еще зараза какая привяжется.
— Ну, если зараза… — Магнус сжал зубы. Боль пустяковая, но ему было очень неловко, и вот это вправду жгло. — Что ж, сестренка. Давай штопай меня.
Она тепло улыбнулась ему, и от этой улыбки у него что-то оборвалось внутри. Что-то, чего он очень старался не замечать.
Выходя из пиршественного зала, Магнус больше не смотрел ни на отца, ни на мать. Люция увела его в смежную комнату, где было заметно холоднее, чем в зале, кое-как согретом телами пирующих. Стенные занавеси почти не задерживали стылого дыхания камня. Бронзовый бюст короля Гая сурово смотрел с высокого постамента меж длинных гранитных колонн; казалось, отец и теперь не спускает с него глаз. Люция велела служанке принести тазик с водой и тряпицы для повязок. Потом села рядом с братом и стала развязывать салфетку у него на руке.
Он позволил делать, что ей хотелось.
— Стекло хрупкое попалось, — пояснил он.
Люция подняла бровь:
— Вот прямо так и разлетелось без всякой причины, да?
— Именно.
Она со вздохом обмакнула тряпицу в воду и стала бережно промывать рану. Магнус почти не замечал боли.
— А я вот знаю, почему это случилось, — сказала она.
Он напрягся:
— Неужели?
— Все дело в отце. — Люция на миг вскинула синие глаза. — Ты на него сердит.
— Думаешь, я, подобно множеству его подданных, вообразил, будто сжимаю королевскую шею вместо ножки бокала?
— А что, так и было? — Люция крепко придавила рану, чтобы остановить кровь.
— Я совсем не сердит на него. Все как раз наоборот — это он меня ненавидит.
— Неправда. Он любит тебя.
— Единственный на всем белом свете…
Лицо принцессы озарилось улыбкой.
— Ой, Магнус, что за глупости? Я тебя тоже люблю. Даже больше, чем кто-нибудь в целом мире. Уж ты-то это знаешь, правда ведь?
Ему как будто пробили дыру в груди, запустили туда руку и крепко стиснули сердце. Магнус прокашлялся и посмотрел на свою руку.
— Конечно знаю. И я тоже тебя очень люблю.
Голос отчего-то прозвучал хрипло. Ложь всегда давалась ему очень легко. А вот что касается правды…
Его чувство к Люции было любовью брата к сестре.
Удобная и легкая ложь. Даже когда он лгал себе самому.
— Ну вот, — сказала она, гладя готовую повязку. — Теперь все заживет.
— Тебе целительницей стать надо.
— Боюсь, наши родители не сочтут это подходящим занятием для принцессы.
— Тут ты права. Не сочтут.
Ее ладошка все еще лежала у него на руке.
— Благодарение богине, ты порезался не очень серьезно…
— Да, слава богине, — сухо выговорил он и скривил губы. — Ты так преданно служишь Валории, что я начинаю казаться себе недостаточно набожным, и мне стыдно. И так было всегда…
Она бросила на него острый взгляд, но улыбаться не перестала.
— Я знаю, ты считаешь глупостью столь сильную веру в незримое.
— Слова «глупость» я не употреблял…
— Между тем иногда необходимо бывает поверить во что-то большее, чем ты сам, Магнус. Или хоть попытаться.
Поверить в нечто, чего нельзя ни видеть, ни осязать. Впустить веру в свое сердце, несмотря ни на что. Однажды, в миг нужды, это может придать тебе сил…
Он терпеливо слушал.
— Как скажешь, сестричка.
