– Дорогой, она и есть лекарка, – робко пояснила баронесса супругу.
– Она не может быть той лекаркой!
– Но помнишь, нам говорили, что она немного не в себе.
– Плевать, что там говорили! Мы уезжаем!
– Нет… Умоляю, Орваль, мы уже попробовали все возможные средства.
– Па-па, я хо-чу ос-тать-ся, – вдруг произнес скелет, обтянутый кожей.
Девушка говорила так, словно делала невероятное усилие, буквально выталкивая из себя слова. Этот голос поверг в шок обоих родителей. Вот уже два месяца их дочь не могла произнести ни слова, а тут…
Аглая, как только барона отвлекли, вернулась к больной и принялась снова оглаживать ее лицо.
– Грегор, мальчик мой, отнеси Агнессу в мою комнату. Тебя ведь Агнесса зовут, принцесса?
– Д-да.
«Мальчик» Грегор, косая сажень в плечах, тут же подступил к слугам и выхватил из их рук девчушку. При этом так на них зыркнул, что те не решились что-либо предпринять, не говоря уже о том, чтобы воспрепятствовать. С невесомой ношей в руках Грегор быстро взбежал по лестнице. Аглая проследовала за ним. Какое ей дело до бесед этих сумасшедших, когда к ней принесли такую красотку! Ей не терпелось с ней поговорить, разузнать обо всем, а потом, когда малышке станет полегче, она обязательно познакомит ее с детишками. У Аглаи очень много детишек. Грегор! У него нос не потечет? Не дай господь, испачкает девочку. Вот и комната.
– Что это…
– Дорогой!
– Ваша милость, поверьте, все будет хорошо. Если матушка Аглая не заплакала, то все будет хорошо. Значит, она поможет. Просто поверьте, я знаю ее очень давно.
– Трактирщик, если с моей дочерью хоть что-то случится… Я не знаю, что с тобой сделаю!
– Ваша милость, я ведь не враг себе.
– Орваль, умоляю, поезжай в гостиницу. Я останусь здесь, присмотрю за нашей девочкой. Ты же слышал – она заговорила. Ну вспомни, когда мы в последний раз слышали ее голос.
– Она могла ее зачаровать, – неуверенно произнес барон.
– Да какая разница! – вдруг вскрикнула мать. – Она уже мертва! Мы уже соборовали ее. Святой отец причастил бедняжку. Если есть возможность, я буду бороться за нее до конца. Умоляю тебя, просто не мешай. Не можешь молча взирать на это, уйди. Умоляю.
И он ушел. А что еще ему оставалось делать? По виду барона Адам понял, что тот не простит жене вольности, но устраивать скандал на глазах у черни… Он еще вернется к этому разговору. Позже.
Ночь баронесса провела в трактире – на втором этаже, в комнате, отведенной ей для постоя. Однако, несмотря на то что ее постарались устроить со всем прилежанием, выделив лучшее белье, а сама комната была в приличном состоянии, женщина так и не сомкнула глаз. Да и немудрено. Утром она предстала усталой и измотанной, словно всю ночь была занята тяжелым и изнурительным трудом. Но это все ничего. Это пустяки. Радости несчастной матери не было предела, потому что ее девочка попросила есть.
Она обрадовала мужа этой вестью, едва он переступил порог трактира. Гордый и самодовольный барон вдруг как-то сник, подался назад и как подкошенный рухнул на скамью. Вчера он просто уступил супруге, чтобы не выяснять отношения на глазах у черни, но сегодня… Сегодня он был благодарен ей за ее настойчивость и непокорность.
Родители всегда любят своих детей, даже если окружающие считают их полным ничтожеством. Эта любовь выражается по-разному, но она есть, и ничего с этим не поделаешь. Невыносимо больно видеть, как угасает твое дитя, а ты не можешь ему ничем помочь. Ты готов оказаться на его месте, но тебе не по силам произвести такой обмен. И самое большое облегчение может принести лишь осознание того, что опасность миновала. Нет, девочка еще не выздоровела, и барон это прекрасно понимал. Пока сделан только первый шаг, но этот шаг – уже не к могиле, а от нее.
– Трактирщик!
– Да, ваша милость? – Адам тут же материализовался перед бароном.
– Вот, это тебе за то, что вчера оказался дерзок и дерзость твоя пошла на пользу моей дочери. – С этими словами Мерхайм бросил на стол туго набитый кошель.
Хм… Однако спесь не мешает ему быть щедрым. Адам мог поклясться, что в кошеле отнюдь не серебро. К тому же там столько, сколько ему не заработать не то что в трактире, но и промышляя всеми темными делишками. Ну да, он не святой – пробавляется связями с лихим народцем и контрабандой. Правда, особо не зарывается. Но все, что касается матушки Аглаи…
– Прошу прощения, ваша милость, но за постой баронессы и стол здесь слишком много, – нервно сглотнув – уж больно велик соблазн, – ответил Адам.
– Ты отказываешься от вознаграждения?
Нет, ну чего злиться-то? Никто ведь не заламывает цену и не покушается на твое золото. Наоборот, все оставляют тебе, до последнего серебреника. Вот поди пойми этих благородных!
– Вы простите меня, ваша милость. Я бы с радостью принял столь щедрую награду, но не могу. Еще родитель мой мне заповедал заботиться о матушке Аглае, как о родной матери, и даже не пытаться заработать на ней хотя бы серебреник. Да я и отношусь к ней, как к матушке. И сына ее на ноги поставил, воспитывая, как младшего брата.
– Впервые встречаю столь честного трактирщика. Но ведь такого быть не может!
– Беды на наш род обрушатся, коли за ее дар начнем брать плату. А мне этого не нужно, – вздохнул трактирщик. – И ей не предлагайте. Бесполезно это. Да и не знает она, что такое серебро или золото. Ее даже их блеск не прельщает. Покрутит в руках, покрутит да и выбросит.
– А как же плата за постой?
– Тут все честь по чести. Я же не предлагаю остаться у меня в трактире, ее милость сама изволила. За девочку ничегошеньки не прошу, она в гостях у матушки Аглаи. Только за комнату, что занимает баронесса, но плата самая обычная. А коли не останется, так и того не надо.
– Выходит, ты связан обетом, – понял все до конца барон.
– Это так, ваша милость, – вздохнул трактирщик.
– Бедолага. Это же, получается, каждый тебе предлагает золото, а ты должен отказываться.
Ну вот, нормальный же человек. Может и без высокомерия вести себя. Вот только не ту тему он выбрал для шуток. Адаму такие шутки – как если за причинное место ухватить да сжать изо всех сил. Но тут уж он бессилен. А главное, не только из страха он себя так ведет, но и от искренней любви к этой женщине, которую чтил даже выше покойной матери.
– Ладно, не расстраивайся так, трактирщик. Сколько у тебя комнат?
– Две, ваша милость.
– Ну тогда я займу обе на все время, пока Агнесса будет здесь. И слуг моих принимай на постой. Сараи-то найдутся, чтобы разместить?
– Это как плата получится? – усомнился Адам.
– Понимай как знаешь. Но с другой стороны, ты меня не зовешь, людей размещать не предлагаешь. Это я переезжаю к тебе из другой гостиницы.
