– Сегодня у него был приступ. Он все еще находится под действием седативных препаратов. Не знаю, сможет ли он с вами говорить.
– Сделайте ему укол. Такой, от которого он придет в себя.
Тут лицо главврача вытянулось от изумления.
– Вы… просите о невозможном, – выговорил он.
– Я снова вынуждена настаивать.
Он нахмурился и отчеканил:
– Не думаю, что у вас есть такие полномочия.
Маша и Стас переглянулись.
– Два года назад ваше имя упоминалось в связи с делом о краже наркотиков, – небрежным тоном проговорил Данилов. – Тогда вам удалось отвертеться. Но у меня есть показания одного наркодилера, которые помогут возобновить дело и уличить всех, кто в нем был замешан, – включая медицинский персонал вашей клиники.
Соломатин долго смотрел на Данилова, потом перевел взгляд на Машу и сипло проговорил:
– Вы не понимаете. Если я сделаю ему укол, приступ может повториться. В еще более тяжелой форме.
– Придется рискнуть, – сказала Маша.
– Что ж… Вся ответственность будет лежать на вас.
– Мы не боимся ответственности, – объявил Стас.
Спустя полчаса они сидели на белых стульях в комнате «пациента номер один». Он сидел напротив, на таком же белом стуле, но крепко затянутый в смирительную рубашку.
Маша снова взяла инициативу в свои руки, предоставив Стасу и доктору Соломатину молча наблюдать за беседой. Соломатин смотрел на нее хмурым взглядом. Стас весело болтал закинутой на ногу ногой, словно сидел не в палате умалишенного, а в гостиной дружеского дома.
Пациент Вольский, седовласый, крепкий старик, разглядывал Машу мутноватым взором. Прежде всего он оценил ее золотисто-карие глаза, эффектно контрастировавшие с белокурыми волосами. Затем перешел к черному кардигану и белой полупрозрачной блузке.
Маша, в свою очередь, осмотрела комнату, остановила взгляд на столике с шахматной доской и спросил:
– Любите играть в шахматы?
– Иногда, – сипло проговорил старик.
– А где же срубленные фигуры?
Он не ответил. Но Маша и сама увидела: срубленные фигуры валялись в мусорной корзине, стоявшей рядом со столиком.
– Вы как будто распрощались с ними навсегда, – сказала она. И добавила почти без всякой связи: – Знаете, в одном провинциальном городке убийца оставлял на месте преступления шахматные фигуры
[4]
.
– И как? – заинтересованно спросил Вольский. – Удалось его поймать?
– Удалось. Хотя и не сразу. Роман Родионович, я вот о чем хотела вас спросить: неужели за столько лет вы не нашли возможности выйти из этой клиники на свободу?
– Эта клиника – мой дом, – сказал Вольский.
– Дом? Я думала, что дом – это то место, которое принадлежит тебе и в котором ты чувствуешь себя защищенным от жизненных невзгод.
– Так и есть.
Маша подождала, не скажет ли он еще чего-нибудь, но старик молчал. Тогда она посмотрела на Стаса, как бы предлагая ему поучаствовать в беседе. И Стас вступил в разговор.
– Роман Родионович, где ваши дочери? – прямо, без обиняков спросил он.
– Они погибли, – ответил Вольский, не повернув головы и по-прежнему глядя только на Машу.
– Как это произошло?
– Наш дом сгорел. От моих девочек почти ничего не осталось. Это было давно.
– Вы уверены, что девочки не выжили в том пожаре?
– Если бы они выжили, я бы знал.
В разговор снова вступила Маша.
– Зачем вы подожгли дом? – мягко спросила она.
Вольский несколько секунд молчал, а потом глухо проговорил:
– Я должен был спасти их.
– От кого?
Старик усмехнулся странной, жесткой усмешкой и обронил:
– От дьявола.
– Значит, вы верите в дьявола, – констатировал Стас.
Старик посмотрел на него и спросил:
– А вы нет?
Данилов пожал плечами:
– Не знаю. Я не слишком-то религиозен.
– И как выглядит дьявол, который являлся вам? – спросила Маша заинтересованно.
Вольский усмехнулся все той же мрачной усмешкой и взглянул на стену. Там висел детский рисунок – светловолосая девочка и черный человек. Девочка кричала от ужаса, черный человек, нависший над ней, истекал кровью.
– Он охотился за моей семьей, – сказал Вольский. – Я не мог их ему отдать.
– Поэтому предпочли сжечь? – спросил Стас.
Старик не удостоил его ни ответом, ни взглядом. Тогда Маша сказала:
– Есть и другой вариант, более реалистичный. Вы устроили этот пожар, чтобы инсценировать гибель жены и дочек.
Вольский продолжал молчать, однако Маша увидела, как сузились его черные зрачки.
– Как зовут вашего дьявола? – спросила она. – Как зовут черного человека с картинки?
Старик долго молчал, потом разомкнул губы и с трудом проговорил:
– Спас. Его зовут Спас.
– И где он сейчас?
Вольский посмотрел ей в глаза, чуть подался вперед и, насмешливо сощурившись, прошептал:
– Здесь.
Семен Скряба отпил глоток кофе из китайской фарфоровой чашки и сказал:
– Денис Люблинский был негодяем. Я думаю, это он украл печать и подделал платежные документы. Из-за него наша компания потеряла сто миллионов долларов.
Лицо Лизы вытянулось.
– Сто миллионов долларов?
– Включая те десять, которые мы должны вернуть банку «Омега», – мрачно сказал Скряба.
Лиза отпила кофе, держа чашку двумя руками.
– Не мог бы ты отзываться о нем… не так жестко.
Скряба пожал плечами:
– Как скажешь. Но сути это не меняет!
Лиза подумала и сказала:
– Но Денис не хотел, чтобы я подписывала гарантийный договор.
– Этот прохвост просто отвел от себя подозрения, чтобы – случись что – переложить ответственность на твои плечи. Он воспользовался тобой, прокрутив немыслимо рискованную комбинацию.
Лиза помолчала.
– Я не хотела устраивать этот спектакль, – тихо проговорила она. – Но Денис убедил меня, что это будет полезно и хорошо для Ольги.
– Да, убеждать он умел! – Скряба нахмурил широкий лоб и некоторое время размышлял. Затем сказал: – Вот как мы поступим: я найду Ольгу, а затем мы вернем все на свои места.
