В его сознании уже не осталось места для святости, только исступленный восторг, который сулил освобождение.
Наконец этот человек отпрянул от него.
Рун продолжал лежать, опустошенный, умирающий.
Сильные пальцы взъерошили его волосы.
— Время спать еще не пришло, благочестивый.
Разрезанное запястье прижималось к раскрытым губам Руна. Горячая нежная кровь хлынула ему на язык, заполнила рот. Он проглотил ее, рот его наполнился снова. Глубокий стон, донесшийся из глубины горла, захлебнулся в его крови.
Вскоре в его сознании горело одно лишь слово, одно желание.
Еще…
Затем этот бесценный источник был от него оторван, а в его сознании остался лишь непостижимый кладезь неудержимого желания наполнить себя кровью — любой кровью.
А над ним, лежащим на земле, незнакомец дрался с четырьмя священниками.
Лезвие серебряным блеском сверкнуло в лунном свете.
— Нет! — закричал Рун.
Грубые руки ухватили его за ноги и потащили обратно в спящий монастырь, где дар бессмертия скоро стал для него проклятием.
Рун воспринимал свою епитимию с содроганием. Даже сейчас он все еще искал того человека, который тогда убил его, который поломал его прошлую жизнь. В моменты покоя он все еще с удовольствием вспоминал о той своей первой пробе крови, о ее вкусе. Это был грех, в котором он многократно каялся, но расстаться с ним так и не смог.
Бернард наблюдал за ним, сидя за другим концом стола, его лицо было преисполнено такой же печалью, как и тогда — в ту ночь, когда Руна привели к нему, залитого кровью, рыдающего, пытающегося вырваться из рук монахов и скрыться в ночи. Бернард тогда спас его, показав ему, как он может служить Господу в своей новой сущности, удержал его от того, чтобы хоть раз вкусить кровь чистого и непорочного человека.
Рун тряхнул головой, стараясь очистить свою память от прошлого.
Он смотрел на Бернарда и как на друга, и как на наставника, припоминая все, что случилось в Масаде и в пустыне. Кардинал был тем человеком, кто сам явился инициатором многого, человеком, который хранил множество тайн.
— Ты зашел слишком далеко, — хрипло произнес Рун, все еще чувствуя свое разорванное горло и струю горячей крови из запястья незнакомца.
— Неужели? — кардинал пригладил сильной рукой свои седые волосы. — И в чем же?
Рун понимал, что Бернард испытывает его. Он сжал в ладони свой нагрудный крест, для того чтобы боль помогла ему сдерживать злость.
— Ты послал эту женщину-археолога в самое пекло. Ты послал меня одного навстречу врагам — стригоям из Велиальской секты.
Его друг откинулся на спинку кресла и сцепил пальцы рук. Его брови сосредоточенно сдвинулись.
— Ты веришь, что те, кто на тебя напал, были из Велиальской секты? Почему ты так думаешь?
Рун сначала рассказал о том, что происходило наверху и под горой, а потом пояснил сказанное.
— Те стригои, что были там, не имели ничего общего с животными, втянутыми в эту трагедию. Они пришли, уже имея конкретные, ясные цели. И использовали смертоносные заряды.
— Использовали оружие людей. — Бернард опустил руки и выпрямился. В его теплых карих глазах появилось выражение боли. — Я не знаю, зачем они пришли.
Велиальская секта была одной из организаций стригоев, которые объединялись с людьми, сочетая в себе худшее из обоих миров — людскую хитрость с дикой жестокостью, современные средства вооружения с пороками античных времен. Они были истинным бедствием, к тому же их численность страшно возросла за последнее столетие, создавая тем самым угрозу не только их собственному порядку, но вдобавок еще и церкви. Даже по прошествии десятилетий борьбы с ними, преследования и истребления их многое о жизни Велиальской секты все еще оставалось закрытым. Не было известно, кто руководит ими и кто он — человек или стригой.
Гнев Руна утих.
— Велиалы, возможно, почуяли странный запах смерти с места землетрясения и предположили то же самое, что и мы, относительно того, что там произошло.
Кардинал оставался недвижим, как изваяние.
— Значит, они ищут Евангелие — так же как и мы, — и дело их настолько безнадежно, что они уже не скрывают этого.
— Но Книга-то пропала, усыпальница пуста, — сказал Рун. — Они тоже ничего не нашли.
— Неважно. — Рун снова увидел освещенное свечой знакомое, ставшее более мягким, прежнее лицо, выражающее спокойствие и уверенность. — Если пророчества верны, они не смогут открыть ее. Только трое могут вернуть ее в этот мир.
Стул, на котором сидел Рун, затрещал, когда он подался вперед, прежняя злость снова обуяла его. Он очень хорошо знал, что имеет в виду Бернард, вспоминая о трех, о которых упоминалось в проповедях, связанных с Евангелием, — о трех личностях, которым судьбой предначертано найти и открыть эту книгу.
Женщина, умудренная Знанием.
Мужчина-Воитель.
Рыцарь Христа.
Даже сейчас, видя тусклое мерцание надежды в глазах Бернарда, Рун знал, о чем думает кардинал.
Он представил себе лицо Эрин, горящее от любопытства, — Женщина, умудренная Знанием.
И героическое нападение Джордана на беспощадного волка — Мужчина-солдат.
Корца сжал в пальцах свой крест, делавший его рыцарем Христа.
Он с трудом оторвал пальцы от серебра в надежде на то, что и его друг сможет так же расстаться со своей глупой надеждой.
— Бернард, ты слишком доверяешь этим древним пророчествам. За такую уверенность в прошлом приходилось платить большими бедами и кровопролитием.
Кардинал вздохнул.
— Не надо напоминать мне о моих прошлых ошибках. Я также изнемогаю под этим бременем, как и ты, сын мой. Я пытался действовать именем Бога в Венгрии в те, давно минувшие столетия. Это выглядело надменным толкованием высочайшего повеления. Я думал, что знамения указывали на Элисабету, думал, что ей было предназначено соединиться с тобой. Но я ошибался. Я еще тогда это понял и не отрекаюсь сейчас от того, что это была глупость. — Привстав с кресла, он протянул руку вперед и положил холодную ладонь на руку Руна. — Но разве ты не видел того, что произошло сегодня? Ты столкнулся среди этих каменных обломков с Женщиной, умудренной Знанием, которая оказалась у тебя слева, и Мужчиной-Воителем, оказавшимся у тебя справа. Это же должно что-то значить.
Глаза кардинала, полуприкрытые, но не безразличные, вдруг засветились ярче.
Рун отдернул свою руку.
— Но это же ты втянул в дело эту женщину.
Осознание этого внезапно зародило в душе Руна дурные предчувствия. Неужели его друг все еще пребывает под влиянием того пророчества? Даже после трагических последствий последней предпринятой ими попытки? Когда вследствие их ошибки пострадала другая женщина?
