— Почему он стал грустить? Что он говорит? — спросил Арвидсон.
— Это уж до того глубокая философия, что я в ней мало что смыслю. Видно, он на меня за это сердится. Он мастак потолковать насчет жизни и смерти. «Ради чего стоит жить, за то можно и умереть», — может он сказануть, ничего больше не объясняя. «Было бы хорошо, если бы все имело смысл. Если нет ничего, за что стоит умереть, то незачем и жить. А стоит ли жить вообще?» — вот так он рассуждает, пока у меня голова не пойдет кругом. А еще он говорит: «Наверно, только на пороге смерти узнаем мы смысл жизни». Тревожно мне за него, не знаю, что отвечать, и обычно прошу его в таких случаях выпить со мной по стаканчику.
— Кстати, вот это пиво, что мы сейчас пьем, оно в самом деле слабоалкогольное? — спросил Арвидсон, отказавшись от добавки. — Я, может, и ошибаюсь, но я чувствую себя не совсем трезвым.
— Ничего страшного. От готландского домашнего пива никто еще не умер. Кстати, насчет вождения в пьяном виде. На Форё, когда на остров направляется полиция, то сосед соседа предупреждает. Там гнездо беззакония. Местные стоят друг за дружку против сил правопорядка. Разве Трюгвесон вам не рассказывал?
— Нет, — сказал Эк, зажмурившись и пытаясь соединить кончики указательных пальцев — простейший тест на трезвость.
— Полиция приехала этой весной на Форё и увидела в канаве в стороне от дороги совершенно разбитую машину. Никто из жителей ничего не видел и не слышал, а владелец машины вообще ничего сказать не мог. Но я-то знаю, что случилось, — сказал Хенрик и хитро поглядел на них.
Эк, не прошедший теста — его пальцы разошлись на десять сантиметров, — глубоко задумался.
— Владелец автомобиля был на праздничном ужине, — продолжал Хенрик. — Было выпито немало домашнего пива. В шхерах у нас его слабее семнадцати градусов не варят. На обратном пути машину занесло с дороги в поле, мужик вылез из нее и пошел домой пешком. Но машину-то надо забрать! Мужик сел в свой автопогрузчик и поехал на место аварии. Он попытался поднять машину вилками подъемника и опять уронил в канаву. Потом попытался снова, и опять не получилось. Тогда он так разозлился, что поднял вилки на максимальную высоту и вдарил ими по крыше со всей дури, и так раз за разом, пока не смял машину в лепешку. Вот эту-то лепешку и нашел Трюгвесон. Но никто, как уже сказано, ничего не видел.
— Черт, что же делать, Арвидсон? — засмеялся не к месту Эк. — Придется нам оставить машину здесь. Я точно пьяный.
— Могу отвезти вас в Висбю, — предложил Хенрик, энергично взмахнув рукой.
— Не стоит беспокоиться. — Арвидсон переглянулся с Эком. — Мы сами что-нибудь придумаем. Я просто сейчас туго соображаю.
— Можем попросить Верн отвезти нас. Она никому ничего не скажет. — Эк положил голову на стол и так засмеялся, что слезы брызнули из глаз.
— Ничего смешного! — сказал Арвидсон и оттолкнул его от телефона. — Оставь телефон! Одно слово Верн, и я задушу тебя галстуком!
— Можете ночевать здесь. Места много.
— Мы вообще-то на работе. А вдруг придется ехать на вызов? — Арвидсон вскочил и начал расхаживать взад-вперед. Время от времени он бросал сердитый взгляд на Эка, который все смеялся и не мог перестать.
— Один из вас может взять мой велосипед. За езду на велосипеде в пьяном виде никого еще не штрафовали!
— Арвидсон, отвези меня до города, я буду держаться за твою талию. О, мой рыцарь на стальном коне, отвези меня в Кнейпбю!
— Заткнись! А нет ли еще одного велосипеда?
— Можно поискать у Моны в сарае. Там есть несколько. Хотя это сейчас оккупированная территория, ваши товарищи ее оцепили. Можете пойти туда и взять сами. Там точно не заперто.
— Велосипедная прогулка под луной… Совсем неплохо. — Эк ехал на велосипеде Хенрика рядом с Арвидсоном. Тот нашел допотопный мужской велосипед с огромными колесами, ящиком для инструментов и объемистым багажником. Это был велосипед Ансельма. Человеку с ампутированными ступнями велосипед вряд ли скоро понадобится, как грубовато сострил Хенрик.
— Знаешь, что Хенрик Дюне сказал, когда ты вышел из комнаты?
— Нет, не знаю, — ответил Арвидсон, все еще в плохом настроении.
— Что всегда питал слабость к Моне. А это, между прочим, мотив для убийства!
— Не в этой стране, где разводы — скорее правило, чем исключение.
— Она, наверно, не хотела разводиться, — сказал Эк.
— Хенрик ведь гораздо лучший вариант, чем Вильхельм. Она, наверно, не знает, что есть возможность выйти за него замуж.
— Наверно, нет. За двадцать пять лет он не решился ей это предложить. Вроде тебя, Арвидсон. Ты — такой же.
Глава 32
Ансельм сидел на больничной койке с обиженным видом, озираясь невидящими глазами и прислушиваясь к непривычным звукам.
— Я же сказал, хочу, чтобы на мне была моя одежда, но чертова старуха, которая называет себя заведующей, утащила мои брюки! — завопил он, услышав Монины шаги. — Я спросил ее, может, она хочет залезть ко мне в постель и меня согреть, но она только поджала губы и ушла. Здесь были оба, и Кристоффер, и Улоф. Но найти мои брюки они не смогли.
Сосед по палате сел в постели и заулыбался, предвкушая очередное веселье. Скандалы, устроенные Ансельмом за один сегодняшний день, стали лучшим развлечением с тех пор, как в палату приходил женский хор «Лилии Шарона» петь на праздник святой Люсии. В тот раз тогдашний пациент, пьяница Альгот, которого выписали на прошлой неделе, увидев женщин со свечами и в длинных белых одеждах, решил, что попал на небо. Он даже заплакал. Затем он надел очки. И испугался, предположив, что угодил, наоборот, в преисподнюю. Не будь он глуховат, то понял бы ошибку с самого начала. А теперь, после такого религиозного откровения, он решил поехать домой и написать завещание в пользу прихода. Ансельм в качестве соседа по палате был не менее многообещающим.
— Мона, иди сюда, помоги мне надеть брюки, пока у меня жопа не отмерзла!
— Мне кажется, брюки взяли постирать.
— Их никто не просил мочить мою одежду! Вот сяду и напишу письмо премьер-министру, председателю Народной партии Бенгту Вестербергу! Здесь плохой уход!
— Он больше не премьер и не председатель! — прояснил ситуацию сосед по палате.
— Ах нет? Вот и хорошо, тогда у него есть время прийти и посмотреть, как обращаются с моими вещами! Я не останусь тут ни минуты! Мона, вызови такси!
— Лучше я принесу тебе кофе и включу радио!
Ансельм что-то забормотал, и сосед с огорчением понял, что представление окончено.
— Он хочет кофе с сахаром, — попытался подначить сосед, но Мона притворилась, что не слышит.
Ей удалось устроить Ансельма как можно дальше от своего отделения. Она могла навещать его, но не обязана была за ним ухаживать. Какое облегчение!
