В задумчивости она бесцельно скользила взглядом по
деревенским домам, пока ее внимание не привлек двор напротив. Из высокой
мансарды Маше было видно, что на траве за забором лежит человек, закинув руки
за голову, и крутит «велосипед» ногами в воздухе.
«Спортсмен, – догадалась Маша. – Может быть, он и
отжиматься будет?»
Словно подслушав ее мысли, человек резко вскочил, прошелся
туда-сюда по двору, потягиваясь, и упал на руки. «Десять… двадцать….
сорок, – со все возрастающим уважением считала Маша. – Надо же…
Интересно, что теперь?»
Объект ее любопытства исчез в доме, но появился спустя
несколько секунд, держа в руках эспандер. Он растянул его плавным движением,
выдохнув, свел руки вместе и снова развел. Во двор вышел молодой парень, что-то
сказал спортсмену, а тот, к удивлению Маши, обернулся и уставился на ее окно.
Маше стало и неловко, и смешно. Торопливо кивнув, она собиралась отойти в глубь
комнаты, когда с первого этажа раздался крик. Кричала Ирина.
Сбежав вниз по лестнице, Маша обнаружила все семейство
Егоровых, кроме Димки. Вероника с Митей застыли в дверях, за столом сидела,
развалившись на стуле, Юлия Михайловна, а перед ней стояла Ирина, тряся крепко
сжатыми кулачками.
– Вы… вы… – всхлипывала Ирина. – Не смейте
так говорить, никогда!
– Ручонки убери, истеричка, – брезгливо бросила
Юлия Михайловна.
– Ира, почему ты кричала? – бросилась к дочери
Вероника. – Мы подумали, что-то случилось…
Митя в дверях не сводил глаз с ее матери. Юлия Михайловна со
скучающим видом отвернулась и стала смотреть в окно, за которым по траве
бродили упитанные белые курицы.
– А вот и случилось! – с надрывом выкрикнула
Ирина. – Она мне сказала, что я никогда в институт не поступлю!
Юлия Михайловна покачала головой и откинулась на спинку
стула.
– И все? Ты из-за этого раскричалась? – недоуменно
спросила Вероника. – Ира, да что с тобой?
Она погладила дочь по спине, но Ирина дернулась и отошла в
сторону.
– Ты у нее спроси, – кивнула она в сторону женщины
на стуле. – Да, спроси, что она мне наговорила! Я… я даже слушать такое не
могу….
Голос ее задрожал, она опустилась на стул и уткнулась лицом
в ладони.
– Юля, что здесь произошло? – повернулась Вероника
к матери. – Что здесь случилось? – повторила она, повышая голос.
Юлия Михайловна помолчала, потом пожала плечами и
усмехнулась.
– Дочь ты вырастила истеричкой, вот что
случилось, – объяснила она, разглаживая широкими ладонями сбившуюся
скатерть. – Подумаешь, ну сказала я ей, что на нее мужики западать не
будут… Другая бы ум свой навострила, совета попросила, а твоя – орать принялась.
– Вы не только это сказали, – всхлипнула
Ирина. – Вы еще про папу гадость сказали!
– А ты, Иринка, меньше слушай гадости, – вступил в
разговор Митя, и все повернулись к нему, кроме матери Вероники. Маша аккуратно
отступила за дверь, чтобы не быть непрошеным свидетелем семейной сцены. –
И, пожалуйста, больше нас с мамой так не пугай. Пойдем.
– Кстати, оба ваших дурачка сейчас торчат под
окном, – хрипловато хохотнув, сказала им вслед Юлия Михайловна. – И
подслушивают. Выпороть бы обоих, да все равно ума не прибавится.
Маша вышла из-за двери, обогнула Митю и подошла к окну,
около которого сидела Ледянина. Перегнулась – и увидела в густом палисаднике
две мордочки, Димкину и Костину, смотревшие на нее со смешанным выражением
раскаяния и восторга.
– Мам, почему они ее терпят? – спросил Костя,
когда они отправились гулять в лес.
Неподалеку от Игошина по небу бродила фиолетовая туча,
дожидаясь своего дождливого часа, поэтому Маша решила слишком от дома не
отдаляться. Они вышли за околицу и начали петлять по тропинкам, извивающимся в
зарослях папоротника.
– Потому что она – мать тети Вероники, – ответила
Маша. – Скажи мне, Костя, а что бы ты делал на их месте? Выгнать ее
нельзя, потому что квартиры у Юлии Михайловны нет. Отселить пожилую женщину не
получается: денег не хватит. Поэтому они поступили, как порядочные люди. И
теперь очень страдают от этого, – добавила она скорее себе, чем сыну, и
тут же спохватилась: ребенку говорить лишнего не стоит.
Сын подумал, поднял с земли шишку и швырнул в дерево.
– Знаешь, что я бы сделал? – Он высоко подпрыгнул
и ударил по еловой ветке. – Я бы сделал так, чтобы всем было хорошо.
– И как же? – недоверчиво спросила Маша.
– Я бы ее убил, – ответил Костя, оборачиваясь и
глядя на нее ясными карими глазами.
Глава 6
Алексей Георгиевич Балуков, пятидесяти восьми лет от роду,
вошел в дом, и все разговоры сразу стихли. Даже четырехлетняя Васька перестала
канючить игрушку у сестры, потому что знала – при дедушке шуметь нельзя, не то
он рассердится. Дедушка любит в доме тишину и покой.
Сидя за столом и хлебая борщ, густо политый сметаной, как он
любил, Алексей Георгиевич искоса оглядывал молчащее семейство.
Это тоже было его правило – за столом молчать, есть быстро,
как в армии. Кто не успел поесть за десять минут, тот сам виноват: нужно было
челюстями быстрее шевелить. Городской его снохе Катерине поначалу такое правило
пришлось не по нраву. Возмущаться пыталась: да как же – у ребенка еду отнимать,
если он не наелся?! Свекор ей быстро объяснил – как, а когда Катерина побежала
жаловаться Василию, тот ее на место поставил. Хочешь детей в деревню бабушке с
дедушкой привозить на все лето? Хочешь молочком свежим их отпаивать,
помидорками-огурчиками-котлетками откармливать? Тогда живи не по своим
правилам, а по их собственным. И Катерина согласилась, хоть и скрипела порой
зубами. А куда ей было деваться? К родителям возвращаться, в городскую
квартирку? Нет, уж лучше со свекром жить в мире и согласии…
Алексей Георгиевич усмехнулся и добавил еще ложку сметаны в
борщ.
Катька-то, сноха его, по правде сказать, хороша. Сдобная
бабенка. Когда за Ваську замуж вышла, тоща была, да еще и с гонором, а хуже
тощей бабы с гонором ничего быть не может. А потом родила Кирилла с Ольгой,
раздалась в плечах да попу наела, а самое главное – нрав у нее стал другой:
спокойный. По огороду не бегала, а ходила, голос не повышала, зная, что Алексей
Георгиевич крика не любит. Ишь, курочка…
То ли дело его собственная Галина. Она и молодухой-то была
глуповата и некрасива, а с возрастом вовсе обабилась: расползлась, и говорить
ни о чем, кроме детей, не может. Привезли ей Ваську – она и счастлива: бегает
за девчонкой, на руках таскает, мошек от нее отгоняет. Одно слово – клуша.
Жена была старше Алексея Балукова на два года, и женился он
на ней сорок лет назад по залету. Честно говоря, и по залету не женился бы: ну
зачем ему, парню видному и работящему, сдалась не первой молодости девка,
которую и брать-то никто не хотел? Но сделал глупость – пришлось
расплачиваться. Галина от одной пьяной случки ухитрилась забеременеть, и в дом
Балуковых пришел ее отец – защищать честь дочери. Если б решал Алексей, не
видать бы отцу Галины своей дуры замужем. Но решали отец с матерью, а они были
люди старой закалки, упертые. Переговорили, обсудили – и быстро женили сына.
