– А меня – Елена Игоревна. Скажите, Макар, как пройти
на поле с васильками коротким путем?
Макар объяснил дорогу, и соседка собралась уходить, коротко
кивнув на прощание.
– Елена Игоревна, вы так любите васильки? – не
сдержал он любопытства.
Старуха взглянула на него и хотела осадить, но увидела
простака-студента, глядящего на нее открыто и простодушно.
– Нет, не люблю, – покачала она головой. – Но
лекарь, который пользует Егора, с чего-то решил, что мальчику нравится синий
цвет и что ему нужно видеть больше синего вокруг себя. Вот я и показываю Егору…
синий.
Она пожала плечами, отвернулась и покатила коляску по улице.
Макар покивал чему-то, понятному только ему, и вернулся в дом.
А спустя полчаса громко хлопнула входная дверь, и ввалился
Бабкин, потряхивая пакетом с полотенцем.
– Зря не пошел с нами, – сообщил он Макару с
порога. – Вода классная, карасиков видно.
– Вот и принес бы… карасиков! – послышался голос
Дарьи Олеговны, выпалывавшей сорняки под окном в палисаднике. – Кстати,
что за девица с тобой ходила?
Бабкин высунулся в окно и посмотрел на тетушку. Дарья
Олеговна подняла голову, утерла пот со лба и испытующе посмотрела на него.
– Долго таращиться-то будешь? – поинтересовалась
она. – А, можешь и не рассказывать. Без тебя знаю. Егоровых девица, живет
у них с сыном. Так-то с виду вроде приличная, одно плохо – рыжая!
– Дарья Олеговна, а почему рыжая – это плохо? –
спросил Макар, высовываясь в окно рядом с Бабкиным.
– Так ведь веснушки, – удивленно ответила тетушка
Бабкина, наклоняясь и машинально закапывая мокрицу обратно в землю. – Что
ж хорошего, если у бабы вся физиономия в веснушках? То она простоквашей их
выводит, то одуванчиками, то чистотелом, а они выводиться и не думают. У нее
тогда что будет? Душевные метания и расстройство кишечника.
Бабкин хрюкнул и исчез. Макар пару секунд задумчиво наблюдал
за действиями Дарьи Олеговны, а затем заметил:
– Дарья Олеговна, вы ее полить не забудьте. Мокрица –
она водичку любит.
– Какая мокрица? – спохватилась тетушка. –
Мокрица?! Ах ты ж, господи! Ну, Сережа, совсем заговорил меня, поганец, со
своими бабами! Вот только приди еще ко мне с разговорами! – грозно
закричала она. – А где ж мои бархатцы-то, а?
Она вышла из палисадника, и некоторое время Макар с Бабкиным
вслушивались в затихающие причитания по поводу бархатцев и сорняков.
– Как искупался? – спросил Макар.
– Хорошо, – кивнул в ответ Бабкин, явно думая о
чем-то своем. – Очень даже неплохо. Вода отличная, в ней мальки плавают.
А, я тебе уже говорил… – вспомнил он.
Макар внимательно посмотрел на него, усмехнулся и плюхнулся
обратно на диван.
* * *
Елена Игоревна всегда знала, что добром отношения ее дочери
с этим кудрявым молодым человеком не кончатся. Правда, она о любых отношениях
считала, что добром они не кончатся, а счастливая любовь до гроба встречается
лишь в бессмысленных слюнявых женских романах, которые Елена Игоревна презирала
до глубины души. Но в данном случае она оказалась права.
Кудрявый был начальником отдела маркетинга в одной из фирм,
которые проверяла Светлана. Чуть полноватый, высокий, с гладким лицом херувима
и обаятельной улыбкой, делавшей его похожим на какого-то голливудского актера,
он пользовался успехом у женщин, о чем хорошо знал. Нет, не у женщин – у
девушек, причем преимущественно молоденьких. Дамы постарше почему-то не
торопились падать к ногам очаровательного Виталика, но он предпочитал списывать
их холодность на наличие у него жены и двух очаровательных ребятишек, как две
капли воды похожих на папочку. Дамы не хотели понимать, что жена – это одно, а
легкие, ни к чему не обязывающие отношения – совсем другое. А вот девушки
понимали, и соглашались, и принимали обаятельного Виталика таким, какой он
есть, – со всеми его достоинствами и недостатками. Он сразу предупреждал
их о том, что ему нужен лишь секс, но так очаровательно и легко, что девушки не
оскорблялись и соглашались на его условия.
Светлана Царева являлась исключением хотя бы потому, что
девушкой назвать ее ну никак нельзя было. Она стала выглядеть по-женски лет с
семнадцати, как цветок, который вечером был крепко сжатым бутоном, а наутро –
раз! – и уже полностью распустившийся пион. Впрочем, на пион Светлана не
была похожа – скорее на бледную комнатную фиалку, не претендующую ни на
особенную изысканность, ни на редкостную красоту. Так, стоит что-то
незамысловатое в горшке, цветет – и хорошо.
Но вот ее женское начало, добавлявшее Светлане если не
прелести, то миловидности и сдержанного достоинства, Виталик почувствовал
сразу. Ему не хватало этого начала в жизни, заполненной юными девушками и по
вечерам – уставшей женой, нянькающейся с бойкими погодками. Потому он твердо
решил покорить крепость, заранее настроившись на то, что она окажется
неприступной.
Крепость пала после второго свидания – не потому, что
Светлана была легкодоступной, а потому, что она сразу поверила всему, что он
говорил ей, и искренне решила: вот оно, счастье – в лице прекрасного,
кудрявого, влюбленного начальника маркетингового отдела. О его семье она,
конечно же, знала, но вычеркнула информацию из головы, не напрягаясь, будто
годы материнской опеки и нравоучений, вбивания в ее голову понятия «грех»
растворились за одну секунду от обаятельной улыбки посредственного прохвоста.
От матери она не скрывалась, да это было и невозможно –
Светлана пела по утрам, ходила с блаженной улыбкой, беспрестанно писала
сообщения, выстукивая их на клавишах своего сотового телефона и смеясь, когда
тот вместо нежнейшего обращения «милюся» удивленно выводил на экран «Нильс?»,
не понимая, чего от него хотят. Елена Игоревна, узнав о семейном положении
избранника дочери, почернела лицом и устроила Светлане такое, что та пряталась
по углам, зажимая уши, лишь бы не слышать обвиняющего голоса матери, бросающего
страшные слова. Никогда еще старшая Царева не была в такой ярости: все, чему
она учила дочь, все нормы нравственности и морали были повергнуты, растоптаны,
отданы на поругание похоти! Она собралась посоветоваться с батюшкой о том, как
отвратить Светлану от выбранного ею омерзительного пути, но это оказалось
лишним: два дня спустя после ее обличения Виталик, смущенно улыбаясь, признался
Светлане, что больше не будет продолжать с ней отношения – жена начала что-то
подозревать. Светлана была неосторожна и звонила Виталику на все известные ей
телефоны совершенно бездумно, а маркетолог за две недели совместной постели был
сыт Светланиной влюбленностью по горло.
Светлана не верила ни в религию матери, ни в Бога вообще, но
в тот момент была очень близка к тому, чтобы поверить. Кара, как и
предсказывала ее мать всего двумя днями ранее, наступила быстро и оказалась
жестокой. «Вот так же и я собиралась его у жены отобрать, – в каком-то
тупом ошеломлении от случившегося думала она. – И тогда она бы страдала, а
с ней и дети. Это меня мое чувство наказало. Так нельзя, нельзя…»
