– Ма, кто приезжал? – спросил он, тщетно стараясь
придать голосу налет трагизма, соответствующего случаю. – И где дядя Митя?
Услышав вопрос, Димка всхлипнул и внезапно отчаянно, громко
заплакал.
– Папочка… папа! – всхлипывал он, закрыв лицо
ладонями. – Он же хотел как лучше…
Плач его был таким горьким, таким безысходным, что Маша,
собиравшаяся успокоить мальчишку, замерла на полпути, поняв, что ничего у нее
не получится. И Костя встал, растерянно переводя взгляд с Вероники на маму и на
содрогающегося в рыданиях Димку. Вероника хотела обнять сына, но неожиданно для
всех вмешалась Ирина, до того сидевшая молча и механически помешивавшая в чашке
давно остывший чай.
– Ну-ка прекратить балаган! – строго сказала она,
и в ее интонациях прозвучало что-то неуловимое от Юлии Михайловны. – Как
тебе не стыдно!
Она присела перед братом на корточки и отняла его руки от
лица.
– Папа даст показания в милиции, – медленно и
внятно объяснила она, как малышу. – Его показания проверят, а потом
отпустят, потому что папа ни в чем не виноват. Понимаешь?
Димка всхлипнул еще раз и кивнул.
– И папа очень огорчился бы, узнай он, что ты так
ревешь, – продолжала Ирина, в волнении прикусывая нижнюю губу. – Мы
должны его поддерживать. Понял?
– Понял, – прошептал мальчик.
– Тогда пойдем умоемся, а потом… – Девочка
замялась. – Мам, что нужно сделать? А, яблок на компот набрать. Значит,
потом наберем яблок на компот. И Костя… – Она взглянула на Костю, и тот
закивал, не дожидаясь продолжения. – Да, Костя нам поможет. Давай,
вставай.
Она вывела Димку за руку с веранды, а за ними пошел Костя,
косясь на мать. Маша хотела напомнить про рагу, но, ткнув в него пальцем,
обнаружила, что оно совершенно остыло, и только вздохнула.
– Какой компот? – удивленно спросила Вероника,
поворачиваясь к ней. – Маша, какой компот? Куда она их повела?
«Вот так Ирка, вот молодчина! – восхитилась Маша, до
того относившаяся к младшей Егоровой без особого восторга. – Надо же, и сама
не разнюнилась, не раскисла, и брата вдобавок успокоила. Неужели Вероника тоже
такой была в юности?»
Вероника смотрела в окно, пытаясь заправить за ухо светлую
прядь, а та не заправлялась. Она взяла с полки ободок, которым обычно скрепляла
свои тонкие волосы Ирина, и прижала его к голове, но ободок слетел и упал прямо
в помойное ведро. Вероника с каким-то отчаянием посмотрела на Машу и оставила
ободок плавать в остатках супа и рагу.
– Машенька, – проговорила она, ежась, хотя было
тепло, – Машенька, милая, что же мне теперь делать?
В ее голосе звучала такая растерянность, и вся Вероника с
падающей на лоб белой прядью, съежившаяся посреди комнаты, казалась такой
жалкой, что Машу охватила злость.
– Делать надо Мите, – жестко ответила она. –
А тебе – перестать быть принцессой, взять себя в руки и не закатывать истерики
без повода. Можешь, кстати, поучиться у собственной дочери. С Митей все будет
хорошо, просто нужно пройти некоторые неприятные процедуры. – Маша не
вслушивалась в то, что говорит, зная, что интонация важнее слов. – А вот
ты должна подавать пример и Димке, и Ирине. Ты просто не имеешь права быть
слабой и блеять, как овца: «Ах, что мне делать, что мне делать!»
Ее во всех отношениях правильная речь должна была принести
свои плоды. Вероника должна была устыдиться, взять себя в руки и заняться
домашними делами. Но вместо этого она села на стул, обхватила голову руками,
совсем как ее сын пять минут назад, и заплакала почти так же, как он – отчаянно
и горько. Только тихо-тихо, уткнувшись носом в брошенную Митей пляжную
подстилку, которую дети так и не повесили сушиться.
Глава 10
Катерина Балукова из окна следила за машиной. Сзади негромко
скрипнула дверь, раздались тяжелые шаги.
– Чего интересного разглядела? – спросил Алексей
Георгиевич, подходя к ней.
– Убийцу поймали, Алексей Георгич, – живо ответила
Катерина. – В тюрьму повезли.
– Поймали? – искренне удивился тесть. –
Быстро, однако! И кто ж он?
– А зять ее, убитой-то. Не зря она все жаловалась, что
нет ей с ним жизни. Вот и не стало.
Алексей Георгиевич качнул головой, подошел к буфету и достал
оттуда чекушку водки и стопку. Ловко налил, не пролив ни капли, опрокинул в рот
и словно присосался на секунду к краю стопки.
– Уф, – выдохнул он, завинчивая пробку. –
Хороша, сволочь! А ты, Катька, впустую-то лучше не глазей.
– А что сделать? – послушно спросила Катерина.
– Сделать? – задумался Алексей Георгиевич. –
Будто дел мало… Разогрей ужин, пожалуй. Пораньше сегодня поедим. Галина занята,
все Ваську твою нянчит.
Катерина кивнула и скользнула мимо тестя. Проводив ее
взглядом, Алексей Георгиевич покосился в окно, за которым оседала пыль от
машины, и вышел из комнаты.
Вместо того чтобы остаться на кухне, Катерина Балукова
дождалась, пока тесть уйдет на огород, и вышла за ним следом. Но пошла не за
зеленью для супа, а завернула в сарай, где Балуковы хранили весь свой
огородно-садовый и прочий инвентарь. Прикрыла за собой дверь, постояла минуту в
темноте, дожидаясь, пока привыкнут глаза. Когда предметы стали видны, медленно
прошла по сараю, всматриваясь в аккуратно сложенные лопаты, грабли, тяпки и
пилы.
Около небольшого топорика Катерина остановилась. Взяла его,
ощутив всю тяжесть маленького на вид топора. Подумала, покачала головой и
положила обратно.
Следующей на очереди была ржавая мотыга, лежавшая в углу сарая
с незапамятных времен. Осторожно проведя пальцем по лезвию, Катерина сдула с
мотыги пыль и чуть не чихнула. Прикинула что-то и вернула мотыгу на место. «Не
то, все не то. Что же придумать-то, а?»
Дверь сарая распахнулась, солнечный свет высветил ярко и
мотыгу, и стоявшую около нее в раздумье Катерину. Сначала в сарае появилась
тень Василия, а затем и он сам.
– Катька, ты, что ли? – удивленно прищурился
он. – То-то я слышу, вроде шуршит кто. Че тут делаешь, а?
– Мотыга упала, Вась, – оборачиваясь к мужу,
улыбнулась Катерина. – Пойдем, петрушки мне нарвешь.
Повернувшийся к ней спиной Василий не увидел выражения лица
жены, бросившей молниеносный взгляд на мотыгу, а затем на крепкую, загоревшую
докрасна шею супруга.
Сергей Бабкин с аппетитом доел тетушкин борщ, но от голубцов
отказался.
– Макар, я к Егоровым загляну, – сообщил он,
быстро меняя домашнюю футболку с дыркой под мышкой на более приличную.
Дарья Олеговна сочувственно покивала головой и предложила:
– Если чем помочь надо Веронике – так, скажи ей, я
помогу. Впрочем, сама зайду попозже. Ох, бедняжка, бедняжка… А знаешь,
Сережа, – передумала она, – давай-ка вместе пойдем. С ней по-женски
поговорить надо, успокоить… Вот сейчас кофту накину, и пойдем.
