– А при чем тут глупость?
– Она всегда очень точно характеризовала людей, –
объяснила Маша. – Даже не совсем так: она точно показывала их слабые
стороны. Или грязные стороны, те, что обычно скрывают от всех, даже от самых
близких. Егоровы так болезненно воспринимали ее именно потому, что зачастую она
говорила… – Маша остановилась, подумала и решительно закончила: – Она
часто говорила правду. Кстати, не только Егоровы.
– И что же она говорила про Дмитрия? – Бабкин
глотнул холодный чай и поморщился. – Да, как ее звали?
– Юлия Михайловна Ледянина. – Маша остановилась и
теперь стояла напротив Бабкина, сосредоточенно глядя на него. – Так вот,
Юлия Михайловна очень любила называть Митю сусликом.
Бабкин не сдержался и хмыкнул. С супругом Вероники он
общался редко, в основном здоровался издалека, но приходилось признать: тот и
впрямь слегка напоминал какого-то грызуна. Щеки полные, а сам невысокий и
худощавый, уши маленькие, торчат почти перпендикулярно голове. Самому Сергею
слово «суслик» не пришло бы в голову, но, произнесенное сейчас вслух, оно
намертво прилипло к Дмитрию Егорову.
– Суслик… смешно, – пробормотал он.
– Смешно и верно, – безжалостно добавила
Маша. – Суслики не убивают, понимаете? Они прячутся в норках и оттуда посвистывают.
Вот и Митя такой же: он мог бы спрятаться и посвистеть, но не броситься,
повалить и загрызть.
Бабкин нехотя поднялся, вылил чай в раковину и старательно
вымыл за собой чашку.
– Это, конечно, очень убедительное доказательство
невиновности Дмитрия, – серьезно сказал он. – Куда более веское, чем
показания какого-то свидетеля, привязывающие Егорова ко времени совершения
убийства. Кстати, любого суслика наверняка можно довести до такого отчаянного
состояния, когда он будет способен броситься на своего мучителя. Что там
Вероника говорила о том, что ее покойная матушка настраивала детей против мужа?
Маша растерянно молчала, сраженная его словами. Ей казалось,
что, как только она объяснит Сергею характер Мити, он сразу же убедится в том,
что тот никак не мог совершить убийство. А это почему-то имело для нее
значение, хотя она не смогла бы объяснить почему. Но теперь и Маша видела,
какими детскими и смешными выглядели ее попытки оправдать Митю и в собственных
глазах, и в глазах Сергея. Подумаешь, теща обзывала сусликом… Да она кого
только не обзывала!
В последней фразе было что-то важное, и, ухватившись за нее,
Маша попыталась размотать ниточку до конца.
– Она всем говорила гадости, не только Мите! –
взволнованно сказала она, обходя стол и садясь рядом с Сергеем. – И
соседке с мальчиком, у которого ДЦП, и тем, с другой стороны… Не только Мите!
– Но только его видели около дома, как я
понимаю, – сочувственно возразил Бабкин. – Не соседку с мальчиком, у
которого ДЦП, и уж тем более не семью этих… как их… Балуковых. Маша, я понимаю,
что вам очень жалко Дмитрия и еще больше жалко Веронику и ее семью. Но вы здесь
ничем не поможете. К сожалению.
Маша молчала, отвернувшись к окну. Ее молчание Бабкин не
решался прерывать. Вдруг Маша медленно повернулась, подалась к Сергею и
умоляюще проговорила:
– Тогда вы помогите. Вы же можете, я знаю. Помогите,
пожалуйста!
Серые глаза оказались совсем близко, так близко, что даже в
сумраке можно было разглядеть крошечные зеленые точки около зрачков. Теперь
молчал Сергей, хотя нужно было немедленно, решительно сказать – да нет, не
сказать, а заявить! – что помочь он, к сожалению, ничем не может. К
Веронике Егоровой он, конечно, относится хорошо, но не лучше, чем к любым
соседям по даче. Елки-палки, да хоть к той же Липе Сергеевне с ее обожаемым
Иваном Петровичем! Да хоть… хоть к Балуковым, несмотря на то, что ничего о них,
кроме фамилии, не знает! И что он приехал отдыхать, а не помогать малознакомым
людям.
– Вы можете, я знаю, – тихо, но с глубокой
убежденностью в голосе повторила Маша. – Вы же детектив.
«Какой я на хрен детектив?!» – грубо хотел воззвать Бабкин к
ее здравому смыслу, а главное, к своему – потому что ее глаза были так близко,
и белая кожа, которая на самом-то деле была загорелой, он же прекрасно помнил,
мягко светилась в сумраке комнаты, а от волос пахло чем-то нежным, смутно
знакомым…
– Да ничего я не могу, – выдавил он наконец,
отводя взгляд от серых глаз с маленькими зелеными точками. – С чего вы
вообще взяли такую глупость?
– Пожалуйста, – повторила она опять, тихо и очень
жалобно. – Вы сами видите, что с ними происходит. Вы слышали Веронику.
«Плевать мне на Веронику!» – чуть было не рявкнул Бабкин, но
вместо этого беспомощно спросил, пожимая плечами:
– И что вы от меня хотите?
– Чтобы вы нашли убийцу! – Маша схватила его за
руку, будто испугавшись, что сейчас он уйдет. Пальцы у нее оказались сухие и
горячие. – Вы его найдете, и тогда они все поверят, что Митя не виноват.
– Если он и правда не виноват, – обреченно
прибавил Сергей.
– Если он и правда не виноват, – эхом вторила
Маша.
– Ладно, – сдался Бабкин и с неожиданной для
самого себя радостью увидел, как загорелись ее глаза. – Я попробую, но
ничего не обещаю! – предупредил он.
– Да-да, конечно…
– И не думайте, что завтра я подам вам преступника на
блюдечке с голубой каемочкой! Шансы вообще очень невысоки, понятно?
– Понятно, понятно! – Она готова была соглашаться
с любыми его словами.
– И ни вы, ни Вероника не занимаетесь
самодеятельностью, – отрезал он.
– Нет, не занимаемся! Обещаю вам!
– И прекрати ко мне на «вы» обращаться, в конце концов!
Что я тебе – учитель танцев?
Откуда вылез этот учитель танцев, Бабкин и сам не смог бы
объяснить. На лице Маши отразилось недоумение, а в следующую секунду она
прыснула.
– Хорошо, договорились, – кивнула она,
вставая. – На «ты» так на «ты». Учителем танцев вас… то есть тебя можно
представить только в ночном кошмаре.
Маша щелкнула выключателем, и Бабкин с удивлением заметил,
что почти стемнело. За окном вилась серая бабочка-мотылек, а на сад уже
опускалась темнота, так что не видно было ни ограды, ни яблони со сломанной
веткой.
– А где Вероника? – вспомнил он. – Куда все
пропали?
Словно в ответ на его вопрос, дверь распахнулась, и в
комнату вошла Вероника, стягивая кофту.
– Вы нас не потеряли? – бесцветным голосом
спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжала: – Димка ботинок в бочке
утопил, пришлось воду ведрами вычерпывать. Сейчас они его втроем отмывают от
грязи, вместе с Костей.
Она вздохнула и подошла к окну, невидяще глядя на бабочку, которая
все суетилась около стекла.
– Темно-то уже как, – проговорила Вероника в
полном молчании.
