Дойдя до нужного дома, он остановился и заглянул за забор.
Во дворе царила тишина, но его это не смутило – рассчитывать лишь на случайную
встречу было бы глупо, а потому вполне можно зайти и поздороваться с людишками.
Изумление, смущение, страх, ненависть – Родион последовательно перебрал все, с
чем ему предстояло столкнуться, и приготовился наслаждаться театром. Но в тот
момент, когда он уже собирался откинуть простенький перекидной крючок калитки,
дверь открылась, и на крыльцо вышла девушка, а скорее, девчонка лет шестнадцати
– худая, белокожая, с длинными светлыми волосами, закрученными на голове в
неопрятный узел. Родиону нравилось считать себя физиономистом, поэтому он
внимательно вгляделся в ее лицо, отметил тонкие губки, остренький носик,
невысокий лоб и поставил диагноз: дурочка обыкновенная, фригидная,
неуравновешенная. Смущали, правда, большие голубые глаза – взгляд их был далеко
не глупым, а каким-то погруженным в себя, хотя смотрела девица на Родиона. Но
на это не следовало обращать особого внимания. То, что «глаза – зеркало души»,
бред сивой кобылы и не более чем красивая фраза, Копушин с детства знал. Разве
по его глазам – глубоко посаженным, какого-то неопределенного серого цвета –
можно понять, что за душа скрывается за ними?
– Вы кто? – спросила девушка. – Что вам
нужно?
Ага, вот так – без «здрасьте-проходите-не-хотите-ли-чаю» и
всех сопутствующих выражений, которыми пользуются воспитанные люди. Сразу в
лоб, без затей. «Ну что ж, – подумал довольно Родион, – так даже
интереснее. И расшевеливать не понадобится». Открыл калитку и прошел во двор.
Ирина недоуменно смотрела на парня, зашедшего так
бесцеремонно. В деревне не было принято входить без разрешения, и уж совсем
обязательным было постучать в окошко, покричать хозяев – чтобы вся улица знала,
кто к кому пришел. А этот… задохлый по-хозяйски калитку открыл, как будто
приходил раньше, а теперь его ждали. «Губы в улыбке кривит», –
неодобрительно подумала Ирина, не отдавая себе отчета в том, что так не
понравилось ей в улыбке Родиона Копушина и во всем его облике. Вроде парень как
парень, похоже, студент, чем-то на приятеля их соседа похож, только волосы
темные, а не светлые, как у того. Но приятель племянника Дарьи Олеговны Ирине
нравился, хотя она его всего пару раз из-за калитки видела: лицо вроде бы
серьезное, а улыбнется – и сразу видно, что на самом деле он веселый. А у
незваного гостя наоборот: улыбается, а смотрит серьезно, пристально. Так и
уставился!
– Вы кто? – повторила она, спускаясь на одну
ступеньку ниже и раздумывая, не позвать ли мать или тетю Машу.
– Родион Раскольников, прелестное дитя. – Копушин
сделал жест, словно собираясь поцеловать Ирине руку, и она испуганно отдернула
ее. – Да вы, моя дорогая, дичитесь? – с преувеличенным удивлением
вскинул брови Родион. – Напрасно. Я с дружескими намерениями.
– Вам маму позвать? – хмуро спросила Ирина.
– Если сами не можете удовлетворить мой искренний
интерес, тогда зовите, – пожал плечами Родион. – Я всего лишь хотел
поинтересоваться, что с господином Егоровым.
– Мой папа… – растерянно произнесла Ирина, и
Копушин мысленно вздохнул: нет, сей объект оказался совершенно неинтересным и
предсказуемым. – Он… его сейчас нет.
– Здоров ли он? – обеспокоенно спросил Родион, с
удовлетворением наблюдая, как девчонка вцепляется в перила. – Все ли с ним
хорошо?
– Нет… то есть… в общем, папу увезли, – выдавила
Ирина, желая только, чтобы вышла тетя Маша и избавила ее от общения с
неприятным человеком, по-видимому, папиным знакомым.
– Ага, значит, мои показания принесли свои
плоды, – грустно покивал головой Копушин. Длинные прямые волосы,
обрамлявшие лицо, при каждом кивке падали на щеки, и Родион небрежно встряхивал
головой, чтобы откинуть их. – К сожалению, я не мог сказать неправду, как
ни симпатичен мне ваш отец.
– Показания? – переспросила Ирина. И неожиданно
вмиг прозрела.
Копушин, с нетерпением ожидавший, когда же она разревется, с
некоторым удивлением заметил, что из бледной девчонка на глазах стала красной –
покраснели щеки, шея и даже длинные худые руки. Нижнюю губу она прикусила так,
что стали видны мелкие беличьи зубки, а в глазах вспыхнула ярость. Быстро
шагнув навстречу Родиону, отчего ему пришлось податься назад, девица прошипела:
– Значит, это вы папу заложили, да? Все из-за вас!
– Милая, остыньте, – высокомерно посоветовал
Копушин. – Я всего лишь засвидетельствовал истину, не более.
– А сюда зачем пришли? – Она не сбавляла тона, что
оказалось для Родиона совершенно неожиданным. Поразительно, сколько
агрессии! – Что вам от нас понадобилось?
– Хотел выразить свое сочувствие, узнать, как дела с
господином Егоровым. Я же вам объяснил!
– Не нужно нам ваше сочувствие! И не притворяйтесь, что
вы нам добра желаете! Все вы врете!
Неожиданно она схватила Копушина за грудки и с силой,
удивительной в такой худой и невысокой девчонке, тряхнула его так, что он чуть
не грохнулся на землю. В другой момент Родион первым посмеялся бы над такой
стычкой, но сейчас ему было не до смеха: мелкая истеричка чуть не порвала его
футболку, одну из самых любимых.
– Сдурела?! – крикнул он, отшатываясь и пытаясь
отцепить руки девицы. – Отпусти, я тебе сказал!
Послышался неприятный треск, и по ткани-таки побежала
дорожка затяжки.
Девица и впрямь отпустила его, будто послушавшись, но в
следующую секунду влепила Родиону такую оплеуху, что у того загудело в ушах.
– Вот тебе! – выкрикнула она, воинственно наступая
на Копушина. – Сейчас еще получишь! Попробуй только к нам снова прийти,
понял?!
Ошеломленный ее яростью, Родион выскочил за калитку, но
девица не отставала:
– Уходи отсюда, сказали тебе! Уходи!
Копушин сделал два шага в сторону, но внезапно опомнился. Да
кто она такая, чтобы посметь дать пощечину ему, Родиону?! И еще орет, как
помешанная… Нет уж, милая, раз ты начала первая, то получишь по полной
программе, пеняй на себя!
Ирина, налетавшая на незваного гостя, словно наседка,
защищающая цыплят, увидела, что парень оборачивается, а на лице его совсем не
то выражение, что десять секунд назад. Только что морда была растерянная, даже
обиженная, а сейчас стала… Ирина не могла подобрать слово, но ей стало не по
себе. Жестокая, вот какая. И глаза словно ушли еще глубже под брови, так
глубоко, что и цвета-то не разобрать. С тихим свистом втянув в себя воздух, он
двинулся на нее, и девочке первый раз за все время разговора с ним стало
страшно.
– Молодой человек! – послышался суровый голос, и
Копушин остановился.
От соседнего дома к ним быстро шла пожилая женщина – прямая,
с жестким, напряженным лицом.
– Молодой человек, что происходит? – властно
спросила она, бросив взгляд на Ирину.
Но Копушин после только что пережитого унижения не собирался
сдаваться.
