Дарья Олеговна опять тихо охнула – новость о деньгах она
услышала впервые.
– Уверен, что и Балуков им платит, – хмуро
произнес Бабкин. – Преступлений они не совершают, но денежку делают на
всем, видно, по старой привычке. Чем могла помешать им Ледянина?
– Ничем. – Макар говорил уверенно. – Они не
делают ничего противозаконного, а их прошлое никого не касается. Дарья
Олеговна, если бы в деревне узнали о прошлом Мещеряковых, им бы что-нибудь
грозило? Я спрашиваю, потому что не знаю ваших порядков. Могли бы дом их сжечь,
к примеру?
Дарья Олеговна покачала головой:
– Нет, Макарушка. Удивились бы все сильно. Думаю, в
гости звать их перестали. И все.
– Вряд ли ходить по гостям для них так заманчиво, чтобы
из-за этого убивать, – засомневался Бабкин.
– Если они не готовили ограбление века, –
задумчиво проговорил Илюшин.
– Угу, ограбление века. Кражу внутреннего глаза,
роговой оболочки и хрусталика. Макар, кого здесь грабить?
– Не знаю, поэтому пока версию не отбрасываем. Вдруг
тут у кого-нибудь в избе подлинник Виже-Лебрен висит на стене? Хотя
сомнительно, конечно.
– А с Царевыми что? – вздохнул Бабкин. –
Выкладывай, не стесняйся. Старшая – медсестра-убийца, а ее дочь – пожиратель
трупов? После Мещеряковых могу предположить только что-нибудь жуткое.
– Нет, с ними ничего криминального. – Макар вынул
из кармана аккуратно сложенный листок и пробежался по нему глазами. – Но
два года назад Светлана Валерьевна Царева отдала своего сына Егора Царева в
детский дом и написала отказ от мальчика.
– Ребенка?! – прошептала Дарья Олеговна, которую
это известие поразило больше, чем биография соседей. – Своего ребенка
отдала в приют? Как же так?! Он же маленький, больной…
– Потому и отдала, что маленький и больной. –
Макар свернул лист и сунул обратно в карман. – У него диагнозов – на
половину страницы, если мелкими буквами писать. Но мать заставила ее – или упросила,
я не знаю, – взять мальчика обратно. Это было сложно сделать, там какие-то
свои правила: если ты подписал отказ от ребенка, то лишаешься родительских
прав. Но мать с дочкой сумели отыграть назад – подозреваю, не без помощи
взятки. А может быть, директриса детского дома пошла им навстречу, если они
быстро спохватились. В общем, Егора им вернули. Спустя год Светлана, похоже,
покушалась на самоубийство, но информация непроверенная.
– А кто отец мальчика? – поинтересовался Бабкин.
– Не знаю, – развел руками Макар. – Я не
фокусник. Все, что можно было, выяснил, но на подробности личной жизни ушло бы
в четыре раза больше времени. Могу предположить, что кто-то из знакомых
Светланы, из тех, с кем она общалась постоянно. Хочешь – спроси у нее самой.
– Не хочу, – отказался Бабкин. – Тяжелая
история.
– Тяжелая, – согласился Илюшин. – Итак, что
мы имеем в результате? Мы имеем в каждой семье из тех, с кем общалась Ледянина,
свои скелеты. Один мы узнали самостоятельно, – выразительно посмотрел он
на Сергея, – другие нам помогли узнать. Теперь внимание, вопрос: кто стал
бы душить Юлию Михайловну подушкой, если бы она выяснила то, что выяснили мы?
– Балукова, – без тени сомнения ответил
Бабкин. – Или Балуков.
– Угу, – кивнул Макар. – Для Балуковых семья
– святое, основа основ. Внутри они могут делать все, что вздумается, но внешне
целостность не должна нарушаться.
– К тому же о них узнать легче всего, – добавил
Сергей, поразмыслив. – Об остальных нам пришлось наводить справки, а этих
прелюбодеев Ледянина могла просто-напросто выследить.
– С ее любовью к подглядыванию за чужой жизнью –
элементарно. Вот только как выяснить, кто именно из них убийца?
Сергей помолчал, потому что думал он о другом, и это другое
волновало его больше, чем вопрос об убийце, которого так умоляла найти Маша.
– Неприятно на своей шкуре проверять самые банальные
вещи, – нехотя сказал он. – Живешь рядом с людьми, кажется, хорошо их
знаешь… А копни поглубже – и у каждого такая темная сторона показывается, что
лучше бы о ней и не знать. Маша говорила, что Ледянина именно темную сторону у
людей видела. Три семьи живут по соседству, и за каждой грехи. Неужели у всех
так, а, Макар?
– Ты бы философствовал поменьше, – прозаически
посоветовал Илюшин, и Бабкину стало легче, как будто в него плеснули холодной
водой в жаркий день. – Нет, Серега, не у всех. У Егоровых нет, я уверен.
– А я не уверен… – пробормотал Бабкин, вспомнив
Ольгу Балукову с дохлыми мышами и опять впадая в мрачное состояние. –
Смешно получается! – Он поднял голову и смотрел на Макара с невеселой
улыбкой. – Из всех, кто живет вокруг, свой черный чуланчик есть у каждого.
Кроме разве что тетушки. – Сергей перевел взгляд на нее, и улыбка из
невеселой стала искренней, доброй. – Слава богу, хоть тебя, тетя Даша, не
за что подозревать.
Дарья Олеговна молчала, глядя на племянника, страдальчески
сжав губы.
– Тетя? – недоверчиво переспросил тот. – Тетя
Даша?
Макар пару секунд пристально смотрел на женщину, а затем
тихо положил вилку на тарелку с картошкой, которую собирался съесть. Аппетит у
него пропал.
* * *
Елена Игоревна Царева закрыла внука одеялом, подоткнула со
всех сторон и привычно перекрестила. Уснул, слава тебе господи. Полчаса можно
отдохнуть, домашними делами заняться. От Светланы никакой пользы, она совсем
безрукая.
Шагнув в темную комнату, где стояли небольшая плитка и
урчащий холодильник, Елена Игоревна с удивлением обнаружила на ступеньках,
ведущих к чердаку, белые ноги. Одна нога нащупывала ступеньку и каждый раз
промахивалась. Царева ухватила ее за ступню и поставила на нужное место. Сверху
выдохнули, на голову ей посыпалась пыль, и голос дочери осторожно спросил:
– Мам, это ты?
Елена Игоревна и отвечать не стала. Она подождала, пока дочь
спустится, и недобро усмехнулась:
– Что, теперь на чердаке отсиживаться решила? От меня
прячешься?
– Да ну тебя, – покраснела Светлана. – Там в
углу, под крышей, гнездо. Я птичку видела снаружи – маленькую, с красной
грудкой, – она червяков приносит, а из гнезда пищат. Мне захотелось
птенцов посмотреть, но их с чердака не видно: балка мешает. Только писк слышно,
совсем рядом, – призналась она и еще больше покраснела.
Мать поглядела на нее, покачала головой и отвернулась.
– Я супчик сварю Егору, – не оборачиваясь, сказала
она, наклоняясь к холодильнику. – А ты пока за ним присмотри. Вдруг
проснется?
Тихие шаги, скрип двери – и дочь исчезла из комнаты.
Плохо. Все было очень плохо. Елена Игоревна шестым чувством
ощущала, как дочь выходит из-под ее контроля. «Все ей во благо, – с тоской
думала Царева, – все ради нее и Егора. А она?» Елена Игоревна понимала, что
является моральным стержнем их маленькой семьи, но вот финансовым, увы, была
Светлана, потому что маленькую пенсию Елены Игоревны просто смешно брать в
расчет. «Если бы я зарабатывала, а не она, – мечтала Царева, – вот
тогда Светлана не посмела бы своевольничать. Знает, что мы с Егором от нее
зависим, никуда не денемся…»
