– Опять Царевы своего дебила гулять повели. Надо же,
урод какой.
– Юля, он не урод, – не сдержалась Вероника, хотя
Митя предостерегающе посмотрел на жену. – Он больной пятилетний мальчик.
Как ты можешь такое говорить, да еще при детях? Его мама, Светлана, к нам
заходила и угощала Ирину с Димой крыжовенным пирогом.
Мать расхохоталась.
– Какая ты у меня правильная, Верка! Заходила, угощала…
Больной, никто не спорит. Но ведь все равно урод, правда? На него смотреть
противно. Спроси хоть у собственного сына. Слышишь, Димка, тебе на этого
кривобокого смотреть нравится?
Мальчик молчал, перемешивая манную кашу с вареньем.
– Вот, – удовлетворенно констатировала
Ледянина. – Ребенок врать не будет. Урод – он и есть урод. Для них лучше
было бы его в детдом отдать. Надо им посоветовать, а то сами, поди, не
догадаются. А вот и главная выползла…
Маша невольно посмотрела в окно.
Елена Игоревна Царева, бабушка маленького Егора, всегда
держала спину так прямо, что Маше казалось, будто той приколотили к
позвоночнику доску. Лицо суховатое, неулыбчивое. Да и с чего ему быть
улыбчивым, если у единственного внука – болезнь с обрубленным названием ДЦП, и
он целыми днями сидит, скривившись на правую сторону и время от времени двигая
нижней челюстью? От Светланы, его матери, Маша знала, что мальчик не говорит и
даже не мычит, как ни бьется с ним бабушка. Только пускает слюни и скашивает
глаза на что-то, видимое ему одному.
Елена Игоревна присела перед внуком на корточки, задрала
штанину на его правой ноге и начала разминать стопу. Нога была костлявая,
белая, и Маша смущенно отвела взгляд.
– Надо же, какой сегодня день на уродов богатый! –
в полной тишине прозвучал резкий насмешливый голос Юлии Михайловны. – Все
сегодня на огородах!
Вероника проследила за ее взглядом.
– Балуковы всегда с раннего утра работают, – ровно
сказала она. – У них хозяйство большое, деревенское.
– Это старшие работают, дед с бабкой, – возразила
мать, всматриваясь в соседей. – Да и сын с невесткой им помогают. А
сегодня все отродья их повылазили – и внук, и внучки. Лучше бы дома сидели,
рожи свои не показывали. У старшего вообще харю от задницы не отличить – какой
стороной ни поверни, внутри кал найдешь.
Ирина поморщилась, а Костик усмехнулся под осуждающим
взглядом Маши. Дмитрий Егоров хотел что-то сказать, но сдержался.
– Надо же столько нарожать, – продолжала Юлия
Михайловна с искренним удивлением. – Трое детей, один другого гаже. Тьфу!
– Неправда, – вмешалась Маша, хотя давала себе
обещание молчать в тряпочку. – Младшая девочка, Вася, у них хорошая.
– Так ей три года всего. А подрастет – и будет копия
сестры. Как ее там, Ольга, что ли? Четырнадцать лет девке, а ей все коровы
завидуют. Им-то такое вымя не светит, хоть обдергай их за соски! Да и дырка у
нее, верно, как дупло совиное…
– Замолчите! – рявкнул неожиданно Митя, так что
его дочь вздрогнула и уронила ложку. – Не сметь такие мерзости при моих
детях говорить! У вас что ни слово – так…
– Дерьмо, – подсказала Юлия Михайловна, с
удовольствием наблюдая за покрасневшим Митей. – Ну скажи, скажи… –
подзадорила она зятя. – Что, боишься ротик свой испачкать? Суслик!
Димка, все время сидевший, уткнув глаза в тарелку, вскочил и
бросился с веранды. Простучали по деревянным ступенькам его ботинки, и
наступила тишина.
– Я… это… – встал Костя. – Короче, я наелся.
Спасибо, теть Вероник, очень вкусно было.
Он вышел с веранды, а за ним тихой тенью скользнула Ирина.
Вероника хотела крикнуть дочери вслед, что нужно готовиться к экзаменам, но
вместо этого счистила кашу с тарелок в ведро и встала к раковине. Прекрасный
семейный завтрак, пожалуй, был закончен.
Опять она там – сидит у окна и высматривает, вынюхивает… Что
вынюхивает? Не знаю. Но ее интерес к нашей семье мне не нравится, очень не
нравится.
Что случится, если она узнает то, что мне нужно скрыть?
Конечно, тогда придется убить ее. Она старая, не сможет сопротивляться. А меня
никогда не заподозрят. Может, до того, как я убью тех двоих, убить ее? Заранее,
чтобы потом ничего не мешало. Нет, наверное, не стоит. Поднимется шум, и мой
план может не осуществиться, моя мечта не сбудется. Ужасно. Как я тогда буду
жить?
За свою мечту я могу убить кого угодно, потому что мне
пришлось так долго идти к ней! Но теперь она близко. Если только мне не
испортит всю обедню глупая любопытная старуха, которой нравится везде совать
свой нос.
Не нужно бы ей ничего знать о нас – дольше проживет.
* * *
Сергей Бабкин с утра наколол дров, а Макар, несмотря на
горячие возражения Дарьи Олеговны, натаскал воды из колодца. К прополке огорода
тетушка их не допустила, категорично заявив, что молодежи в деревне нужно
отдыхать. Вот пусть и отдыхают – на озеро сходят, вместо того чтобы топорами
махать. Дров-то, чай, она и сама могла бы наколоть…
– Боевая у тебя тетушка, – заметил Макар, пыля
босыми ногами по дороге на озеро. – Я бы тут помер от тоски, если б все
лето жил один.
– Да ладно, она же не одна, – отмахнулся
Бабкин. – Соседи есть, она с ними беседует. Думаешь, в городе лучше? Все
то же самое. Разве что с телевизором поговорить можно, – философски
закончил он.
Проселочная дорога закончилась, и теперь они шли по полю,
заросшему высокой травой и васильками. Солнце палило, но на горизонте
собирались тучи. Высоко над головой Макара плыло кучевое облако – пышное, как
сахарная вата. В траве звенели кузнечики, деловито гудели басовитые шмели.
– Красота, – довольно пробурчал Бабкин, оглядывая
поле с таким видом, как будто это было его поместье. – Главное – народу
нет. Щас как спою во все горло….
Он открыл рот, но в ту же секунду Макар, внимательно
присматривавшийся к раскидистой липе, растущей посреди поля в ста метрах от
них, дернул его вниз.
– Макар, ты чего? – интуитивно понизил голос
Сергей, приседая на корточки. Трава стеной стояла вокруг них, и они теперь
ничего не видели, кроме ватного облака.
– Не знаю, – нахмурился Макар. – Показалось,
что человек крадется около липы. Спрашивается, с чего это ему ползать в траве,
если тропинка есть?
– Наверное, ребятишки местные играют, – объяснил
Бабкин, осторожно приподнимаясь и пытаясь разглядеть липу. Там никого не
было. – Ты тоже в войнушку поиграть захотел?
Макар попытался опять воспроизвести перед глазами картину,
которая заставила его нырнуть в траву. Сергей сел рядом, выжидающе глядя на
него.
– Не знаю, Серег, – признался наконец
Илюшин. – Может, мне про браконьеров что-нибудь вспомнилось?
– Да ну тебя, какие браконьеры? Или ты полагаешь, у нас
тут игошинские слоны бегают, бивнями трясут?
