Он был полностью сосредоточен на странном открытии, занимавшем его мысли вот уже два дня.
Год назад аббатство принялось за грандиозную работу по научному описанию двух с лишним тысяч томов, созданных в период с девятого по пятнадцатый век. На прошлой неделе один из аспирантов наткнулся на связку пергаментов на древнем иврите, которая, возможно, оказалась не на своем месте во время паники 1683 года, когда Кара-Мустафа с двухсоттысячным войском осаждал Вену, находящуюся всего лишь в пятидесяти милях к востоку от монастыря. Тогда по всей стране лихорадочно прятали ценности. Хотя турки через три месяца вынуждены были уйти восвояси, документы, по всей видимости, не вернули на место и оставили храниться вместе со всякой текущей церковной писаниной. Церковь обратилась к Штайнбергу, штатному профессору древнееврейской истории, временами занимавшемуся и археологическими изысканиями, с просьбой перевести и датировать документы.
Толщина пергамента и качество чернил дали Штайнбергу основание предполагать, что листы по возрасту соответствуют Мельку. А вот описанные на них события произошли раньше, намного раньше. Необычный синтаксис, фразы, заимствованные из египетского языка времен фараонов, заставляли профессора думать, что перед ним лежит кропотливо переведенная кем-то хроника, относящаяся к эпохе примерно от 1500 до 1200 гг. до Рождества Христова. Или, соблюдая надлежащую политкорректность, до н. э. — до новой эры. Как бы там ни было, хоть так назови, хоть этак, но задолго до того, как иврит стал известен в качестве языка, имевшего свою письменность.
Штайнберг, человек весьма педантичный, повернулся, направился в библиотеку, к одной из передвижных лестниц, закрепленных на металлических направляющих, поднялся к самой верхней полке и в очередной раз осмотрел то самое место, где были найдены документы. Не могло быть никаких сомнений в том, что все соседние тома датировались серединой — концом семнадцатого века.
Вновь оказавшись на паркетном полу, Штайнберг вернулся к столу, где были развернуты пергаменты, надел хирургические перчатки, которые защищали документы от любой кислоты, которая могла содержаться во влажных выделениях кожи, и подсел к ноутбуку, хранившему в себе черновик перевода. Он отлично понимал иронию анахронизма, выражавшегося в том, что документ был скопирован при помощи новейшей электронной техники в том же самом месте, где на протяжении многих веков древние тексты переписывались от руки.
Но, прежде всего нужно было понять, каким образом эти документы могли попасть сюда, в Австрию.
Если бы Штайнберга попросили высказать предположение, чего он терпеть не мог как ученый, но вынужден был постоянно делать как археолог, то он сказал бы, что древний пергамент попал в Европу среди других трофеев крестовых походов — а именно, по всей вероятности, третьего, после окончания которого герцог Леопольд V взял в плен ради выкупа английского короля Ричарда Львиное Сердце и держал пленника в замке Кюнрингербург — его руины до сих пор высятся на горе близ Дюрнштайна всего в нескольких километрах вниз по течению Дуная. Вполне возможно, что листы пергамента доставил в Мельк из старинного замка кто-то из потомков крестоносцев, желавший спасти реликвию, прежде чем турецкие войска сокрушат стены крепости. В этих местах хватало семейств, чья родословная восходила к эпохе крестовых походов и даже более ранним временам.
Штайнберг вздохнул, не скрывая облегчения — тайну происхождения документов удалось разрешить в первом приближении, по крайней мере, теоретически. А уж каким образом церковь — а по большому счету, весь мир — будет разбираться с последствиями его открытия — это уже совсем иная проблема.
Через два часа он поднялся и обвел помещение взглядом. Какими бы древними ни были эти документы, но факты, изложенные в них, вполне могли иметь отношение к современности. Серьезное отношение. Далеко выходящее за стены научных собраний с их академическими дискуссиями и страниц пыльных исторических журналов.
Штайнберг мог просто вернуть документы на прежнее место на верхней полке библиотеки и покинуть Мельк, положившись на то, что и сделанные им переводы с древнееврейского и старонемецкого языков точно так же канут в забвение. Вот только такое решение его не удовлетворяло. Одним из условий, которые он поставил, согласившись взяться за эту работу, было право опубликовать полученные им результаты в научных журналах по его собственному выбору. Для многих обнародование этой информации было бы куда ценнее, нежели ее сокрытие.
Так или иначе, но Штайнберг совершенно не желал уклоняться от шумихи, которую должна была бы вызвать его работа. Цель научной работы состояла в том, чтобы распространять знание, наподобие того, как ветер разносит по всему миру парашютики семян одуванчиков. А уж как это знание будет использоваться — не его дело.
Он не сразу заметил, что вместо давно зашедшего солнца громадный, похожий на пещеру зал освещали только слабенькие электрические лампочки, вкрученные в старинные канделябры, и задумался на мгновение — не для того ли в аббатстве используют только слабые лампы, чтобы обстановка больше походила на ту, какой она была во времена, когда единственным осветительным прибором была свечка?
Некоторое время Штайнберг стоял, чуть заметно кивая, как будто вел диалог с самим собой. Потом извлек из сумки для ноутбука чистый диск и переписал на него те заметки, которые сделал за два минувших дня. Затем он переслал черновик перевода по электронной почте на свой домашний компьютер. Это будет еще более надежной страховкой, чем диск. А завтра он распечатает оба перевода и отправит, вместе со своими заметками, в аббатство.
Но пока…
Что ж, он вполне мог немного повременить в предвкушении ожидавшего его в недалеком будущем научного признания; возможно, оно окажется даже больше того, которым пользуется его кузен, специализирующийся в естественных науках.
И тут его осенило.
Держа драгоценные документы в руке, он вышел из библиотеки, миновал несколько залов, пересек внутренний дворик и оказался возле магазина, где днем туристы покупали сувениры, книги и памятные медали с изображениями на религиозные сюжеты. Позади магазина находился небольшой кабинет; вчера Штайнбергу нужно было отправить факс, и ему дали ключ от этого помещения. Дверь была заперта, но профессор без труда открыл ее своим ключом. Если он не ошибся…
Да, действительно, факс отправлялся при помощи многофункционального копира. Выкинув из головы предательскую мысль о том вреде, который он мог причинить древним документам, Штайнберг принялся один за другим аккуратно укладывать листки пергамента на стекло аппарата.
Его двоюродный брат, живший в Амстердаме, как-то упомянул о проекте, для которого эти старинные записи могли бы оказаться полезными. Если послать документы сейчас, Беньямин сможет сразу воспользоваться ими, ведь публикации придется ждать несколько месяцев, если не целый год. Так что все просто. Его кузен Беньямин также был профессором — правда, какой-то экзотической науки. Не то аналитическая химия, не то теоретическая физика — Штайнберг и сам точно не знал.
Он открыл стол и вынул оттуда большой конверт и блок почтовых марок. Быстро написал короткое письмо, где просил кузена уничтожить копии или хотя бы никому не показывать их до тех пор, пока не выйдет в свет его публикация. Потом наклеил на конверт нужное количество марок и положил его в коробку для почты, которую будут отправлять завтра.
