– Ну, что, примете? – Данила заметил трех красноармейцев, которые уже подбили очки.
– Ну, давай, – согласились они. – На сигареты. Десять очков – сигарета.
– Не-а… Пять очков сигарета, – ужесточил правила Данила.
– Идет, – загорелись игроки.
На газете «Друг пленного» один из военнопленных огрызком карандаша нарисовал таблицу. Игра началась.
Даниле в кости везло. А в покерные кости – тем более. Он спокойно заканчивал «школу» – без проблем с трех раз выкидывал «тройки». Да и с первого раза ему выпадали многоочковые комбинации.
В азарте игры Кривошапкин не заметил, как к ним подошли Кондратий и Митроха. Они некоторое время вроде бы увлеченно наблюдали за игрой.
Была очередь Данилы. Он взял все пять кубиков и бросил на пол. На четырех выпало «пять», а последний кубик укатился под ноги Митрохи и остановился тоже на «пяти». Правда, всего лишь на секунду, потому как Митроха его легонько толкнул носком сапога. Кубик крутнулся еще раз и остановился с «единицей» на верхней грани.
– Покер! Там была пятерка! – воскликнул Данила.
– Нет. Там единица, – загалдели его партнеры по игре.
– Ты ногой подтолкнул кость, – Данила вскочил во весь рост перед Митрохой.
– Я ничего не толкал, – усмехнулся тот одним уголком рта.
– Там было «пять»! – не унимался Кривошапкин.
– Ты охренел, шкет, – Митроха толкнул его на Кондратия. Кондратий тут же с силой отбросил Кривошапкина на ближайшие нары.
Данила ударился головой о стояк, но не сильно, и только развернулся, как тут же получил кулаком в глаз от Митрохина. Кривошапкин упал на играющих в домино. И это его выручило. Вскакивая со своих мест, они поставили его на ноги, иначе молодой лейтенант лежал бы на полу.
Таким образом, у Кривошапкина появилось несколько секунд, чтобы принять стойку – разведчиков учили приемам. Он ступил навстречу Митрохе, схватил того за рукава, а затем провел классическую переднюю подножку – притянул его к себе, при этом резко развернулся, выставив под него ногу, и перебросил через себя. Данила не стал подстраховывать падение противника, как это делается во время соревнований, и Митроха с глухим стоном грохнулся о пол.
Теперь разведчик развернулся к Кондратию. Тот размашисто «заработал» кулаками, чтобы не подпустить Данилу к себе и по возможности провести удар в грудь или живот. Рядом с Кондратием встали с поднятыми кулаками еще трое его дружков.
Данила хорошо понимал, что силы неравны, поэтому он начал пятиться к «буржуйке» и вдруг резко подскочил к ней, выхватил раскаленную докрасна кочергу и начал махать ею перед четырьмя наступающими мужиками.
– Назад, а то всех порешу! – срывая голос, закричал Кривошапкин.
– Эй! Успокойтесь вы! – К Кривошапкину подбежал запыхавшийся староста, обхватил за плечи. – И вы отошли отсюда! Слышь, Кондратий? Или повторить?
– Мы, сука, с тобой еще посчитаемся, – прохрипел тот Даниле, весь багровый от ярости, – и своему мазутчику передай, что это и его касается.
– И Капитоше, – проговорил один из дружков Кондратия.
В это время входная дверь открылась, и в барак быстрым шагом вошли четверо охранников во главе с рыжебородым Йоханнесом. С ними рядом семенил Стайнкукер, который боязливо озирался по сторонам и жался к вооруженным «финским шведам».
Не обращая внимания на военнопленных, процессия прямиком направилась к нарам Шпильковского – рыжебородый прекрасно помнил, где они находились.
Альберт Валерьянович оторвался от книги. Лицо Йоханнеса было перекошено от злости. Он вырвал из рук военфельдшера книгу, бросил ее на соседние нары и что-то выкрикнул.
– Встаньте! – перевел Стайнкукер.
Шпильковский повиновался.
Один из охранников оттолкнул его дальше от нар. Другие принялись переворачивать матрас, заглядывать под деревянную кровать.
Вскоре в руках одного из охранников оказался финский китель, а у другого – штаны. Остальные охранники устроили шмон на соседних нарах – как раз на тех, где спали Данила, Бронислав и Никанор.
Рыжебородый взял финский китель, сжал его в кулаке левой руки, поднес к лицу фельдшера и снова заорал.
– Что это, – переводил Стайнкукер, – подготовка к побегу?
– Нет… – закачал головой Альберт Валерьянович.
– Нэт, – повторил это слово Йоханнес и свободной рукой влепил звонкую пощечину Шпильковскому.
Все находившиеся поблизости военнопленные обернулись.
– А что это? – говорил перепуганный Стайнкукер.
Своим видом он хотел показать, что он здесь только в качестве переводчика и никакого отношения к происходящему не имеет, мол, он вообще не в курсе, как начальство лагеря узнало обо всем этом.
Йоханнес что-то приказал, и Альберта Валерьяновича силой потащили из барака, не дав даже накинуть шинель и шапку.
Через несколько минут Альберт Валерьянович стоял перед комендантом лагеря в его кабинете. Йоханнес тряс перед собой конфискованной формой. Леннарт Хольмквист с очень озабоченным видом что-то проговорил.
– Комендант ждет ваших разъяснений, – сказал Стайнкукер.
– А какие могут быть разъяснения? – спокойным тоном произнес Альберт Валерьянович.
Он не утратил самообладания, даже когда разъяренный Йоханнес ударил его по щеке.
– Я принес эту форму в барак, чтобы починить. Посмотрите, вот здесь и здесь, – показал Альберт Валерьянович, – надо бы заштопать. Я хотел попросить, конечно, за дополнительный паек, чтобы кто-нибудь из красноармейцев это сделал…
Стайнкукер старательно все перевел. Лицо коменданта стало более приветливым.
– И попрошу впредь, – Шпильковский обратился к коменданту, – избавить меня от такого обращения… Или вообще, если это возможно, от общества этого человека, – глазами военфельдшер показал на рыжебородого.
Комендант только теперь обратил внимание на красную щеку Альберта Валерьяновича. Зная вспыльчивый характер Йоханнеса, он моментально все понял и что-то резкое произнес в адрес рыжебородого.
Тот, потупив глаза, буркнул в свое оправдание пару слов себе под нос.
– Йоханнес просит его извинить, – перевел Стайнкукер.
– Теперь я могу быть свободен? – вместо ответа спросил Шпильковский.
– Да-да, – ответил комендант. – И китель забирай. Как только починишь, или ваш мастер починит, мне лично покажешь, как его исправили. Возможно, в этом получится экономия.
Стайнкукер пересказал последние слова коменданта.
Тот кивнул двум охранникам, и они провели Альберта Валерьяновича назад в барак.
11
То, что произошло с военфельдшером, вызвало среди красноармейцев, по меньшей мере, недоумение и пересуды.
