— Ты куда-то ходил? — спросила Софи.
Он посмотрел на свои ноги, испачканные грязью, как если бы они ему не принадлежали.
— Да… То есть нет…
Что-то точно пошло не так. Софи подошла ближе и заставила себя положить руку на затылок Франца. От этого прикосновения ее передернуло, но она сдержалась. Поставила кипятиться воду.
— Хочешь чаю?
— Нет… То есть да…
Странная атмосфера. Казалось, она покидает свою ночь, а он погружается в свою.
Лицо у него мертвенно-бледное. Он сказал только: «Я совершенно разбит». Последние два дня он почти ничего не ел. Она посоветовала ему попробовать молочные продукты: он съел три йогурта, которые она ему заботливо приготовила, выпил чай. И так и остался сидеть за столом, разглядывая клеенку. Он о чем-то неотступно думает. Что до нее, то этот сумрачный вид внушает ей страх. Долгое время он где-то блуждает мыслями. Потом начинает плакать. Вот так, просто. На лице ни печали, ни горя, только слезы льются и капают на клеенку. И так уже два дня.
Он неловко вытирает глаза и говорит: «Я болен». Его голос слаб и дрожит.
— Наверное, грипп, — отвечает Софи.
Дурацкая фраза, как будто грипп вызывает слезы. Но видеть его плачущим так неожиданно.
— Ложись в постель, — спохватывается она. — Я приготовлю тебе горячее питье.
Он бормочет что-то вроде: «Да, это было бы хорошо…» — но она не уверена. Очень странная атмосфера. Франц встает, поворачивается, заходит в спальню и растягивается на кровати, не раздеваясь. Она готовит ему чай. Идеально удобный случай. Удостоверившись, что он по-прежнему лежит, Софи открывает мусоропровод.
Она не улыбается, но испытывает глубокое облегчение. Ход событий вывернулся наизнанку. Судьба пришла ей на помощь, и это немногое, на что Софи имела право рассчитывать. При первой же проявленной им слабине она решила начать свою игру. С этого момента, поклялась она себе, она его больше не отпустит. Только мертвого.
Когда она вошла в спальню, он посмотрел на нее странно, словно узнал кого-то, кого не ожидал увидеть, словно хотел сказать ей нечто важное. Но не сказал. Молчал. Приподнялся на локте.
— Ты должен раздеться… — проговорила она, напустив на себя озабоченный вид.
Она взбила подушки, разгладила простыни. Франц встал, медленно снял одежду. Он казался совершенно подавленным. Софи улыбнулась: «Кажется, ты уже спишь…» Прежде чем улечься обратно, он взял чашку, которую она ему принесла. «Это поможет тебе немного поспать…» Франц отпил глоток и сказал: «Я знаю…»
[…] Сара Вейс в 1964 г. вышла замуж за Йонаса Берга, родившегося в 1933 г., который, следовательно, был старше ее на одиннадцать лет. Этот выбор свидетельствует о поиске символических родителей, которые явились бы, насколько это возможно, паллиативом по отношению к отсутствию родителей настоящих. Йонас Берг был человеком очень активным, с богатым воображением, великим тружеником и бизнесменом с необычайно развитой интуицией. Пользуясь благоприятной экономической обстановкой Славного тридцатилетия,
[13]
Йонас Берг создал в 1959 г. первую во Франции сеть небольших супермаркетов. Пятнадцать лет спустя, превратившись в торговую марку, предприятие включало в себя не менее четырехсот тридцати магазинов, обеспечивая семье Берг богатство и процветание, которые благодаря осторожности основателя компании не только ничуть не пошатнулись во время экономического кризиса 1970-х, но и укрепились, в частности за счет приобретения коммерческой недвижимости. Йонас Берг скончался в 1999 г.
Благодаря твердости характера и искренней привязанности к жене Йонас Берг оставался для своей супруги незаменимой опорой, обеспечивающей чувство безопасности. Похоже, что уже первые годы совместной жизни этой четы были отмечены нарастанием, сначала не слишком заметным, но с течением времени все более и более ощутимым, депрессивных симптомов у Сары, которые постепенно вылились в реальную меланхолию.
В феврале 1973 г. Сара забеременела в первый раз. Молодая чета приняла это известие с безграничной радостью. Если Йонас Берг втайне, конечно же, мечтал о сыне, то Сара надеялась на появление девочки (предназначенной, разумеется, стать «идеальным объектом возмещения» и постоянным паллиативом, позволяющим компенсировать изначальный нарциссический сдвиг). Данная гипотеза подтверждается теми фактами, что чета была чрезвычайно счастлива все первые месяцы беременности и что депрессивные симптомы у Сары почти полностью исчезли.
Второе решающее событие в жизни Сары (после гибели ее родителей) произошло в июне 1973 г., когда во время преждевременных родов она произвела на свет мертвую девочку. Вновь раскрывшаяся внутренняя пустота оказала на нее самое разрушительное воздействие, которое вторая беременность сделала необратимым. […]
Удостоверившись, что он спит, Софи спустилась в подвал; обратно она поднялась с тетрадью, в которой он вел свой дневник. Прикурила сигарету, положила тетрадь на кухонный стол и приступила к чтению. С первых же слов все стало ясно, каждый элемент нашел свое место — приблизительно так, как она и предполагала. Страница за страницей ее ненависть росла, сгущаясь комом в животе. Слова в тетради Франца эхом вторили фотографиям, которые он развесил по стенам своего подвала. Череду портретов сменила череда имен: прежде всего Венсан и Валери… Время от времени Софи поднимала глаза к окну, тушила сигарету и прикуривала следующую. Если бы в этот момент Франц проснулся и вышел, она была способна воткнуть ему нож в живот, не поморщившись, так она его ненавидела. Она могла бы зарезать его во сне, это было бы проще простого. Но именно сила ненависти не дала ей сделать ничего подобного. Перед ней открывалось несколько возможностей. И она еще не определилась с выбором.
Софи вытащила из шкафа одеяло и легла спать на диване в гостиной.
Франц очнулся после двенадцатичасового сна, но такое ощущение, что он по-прежнему спит. Поступь у него замедленная, на лице жуткая бледность. Он бросил взгляд на диван, где Софи оставила одеяло, но ничего не сказал. Посмотрел на нее.
— Ты голоден? — спросила она. — Хочешь, я вызову врача?
Он отрицательно покачал головой, но она не поняла, относилось это к голоду или к врачу. Может, и к тому и к другому.
— Если это грипп, то само пройдет, — сказал он глухим голосом.
И скорее рухнул, чем сел, напротив нее. Положил руки перед собой, как два посторонних предмета.
— Ты должен что-нибудь съесть, — заметила Софи.
Франц сделал знак, мол, как скажешь. И проговорил: «Как скажешь…»
Она встала, пошла на кухню, поставила замороженное блюдо в микроволновку, прикурила новую сигарету и стала ждать звонка. Он не курит, и обычно дым его раздражает, но сейчас он так слаб, что вроде даже не заметил, что она курит и тушит окурки в чашку, оставшуюся после завтрака. Это он-то, всегда такой педантичный.
