Франц сидит спиной к кухне. Когда блюдо разогрелось, она выкладывает половину на тарелку, быстро удостоверяется, что Франц так и не пошевельнулся, и подмешивает снотворное в томатный соус.
Франц пробует и поднимает на нее глаза. Молчание приводит ее в растерянность.
— Вкусно, — говорит он наконец. Пробует лазанью, пережидает несколько секунд, потом пробует соус. — А хлеб есть? — спрашивает он.
Она снова встает и приносит пластиковую упаковку с нарезанным хлебом. Он принимается собирать хлебом соус. Ест хлеб без всякого желания, механически, скрупулезно, пока не съедает до конца.
— Да что с тобой такое? — спрашивает Софи. — Где у тебя болит?
Он рассеянно указывает на грудную клетку. Глаза у него набухшие.
— Выпей горячего, тебе станет лучше…
Она встает, делает ему чай. Вернувшись, замечает, что у него опять мокрые глаза. Он пьет чай очень медленно, но вскоре отставляет кружку и с трудом разгибается. Заходит в туалет и снова ложится. Прислонившись к косяку, она смотрит, как он устраивается в кровати. Сейчас около трех часов дня.
— Я выйду кое-что купить, — забрасывает она пробный шар.
Он никогда не позволял ей выходить из дома. Но на этот раз Франц приоткрыл глаза, посмотрел на нее, и все его тело погрузилось в оцепенение. Пока Софи одевалась, он уже глубоко заснул.
[…] Вторая беременность Сары наступила в феврале 1974 г. Учитывая глубоко депрессивные структурные сдвиги, которыми определялось психическое состояние Сары в тот период, эта беременность не могла не оказать мощнейшего воздействия в чисто символическом плане, поскольку новое зачатие имело место практически день в день через год после предыдущего, и Сара оказалась в плену у страхов и предчувствий мистического характера («ребенок, который должен появиться, „убил“ предыдущего, чтобы обеспечить свое существование»), а затем и самообличительных настроений (она убила свою дочь, как до того убила свою мать), что привело в свою очередь к ощущению собственной несостоятельности (в ее глазах она была «негодной матерью», безусловно неспособной дать жизнь другому существу).
Эта беременность, которая превратилась в мучение для супружеской четы и пытку для Сары, повлекла за собой бесчисленное количество различных инцидентов, справиться с которыми терапия могла только частично. Сара неоднократно пыталась втайне от собственного мужа спровоцировать выкидыш. Степень ее психологической потребности в аборте отражалась в жестокости способов, к которым Сара прибегала… В описываемый период также были зафиксированы две попытки самоубийства, что послужило еще одним свидетельством неприятия беременности со стороны молодой женщины, которая была все более и более склонна рассматривать будущего ребенка — в отношении его пола она была твердо убеждена, что это мальчик, — как нежеланного чужака, «вторгшегося в ее тело», и постепенно наделяла его явно вредоносными, жестокими, а то и дьявольскими чертами. Эта беременность чудом завершилась 13 августа 1974 г. рождением мальчика, которого назвали Францем.
Являясь объектом символической субституции, этот ребенок быстро отодвинул на второй план родительский траур и потенцировал на себе одном всю агрессивность Сары, проявления которой, исполненные особой ненависти, были явными и множественными. Первым из таких проявлений стал мавзолей, который Сара воздвигла в память о своей мертворожденной дочери в течение первых месяцев жизни сына. Магический и оккультный характер «черных месс», которым она, по ее собственному признанию, тайно предавалась в тот период, лишний раз демонстрирует и доказывает (если только в этом еще есть необходимость) метафизический аспект ее бессознательной мольбы: по ее же словам, она призывала свою «мертвую дочь, пребывающую на небесах», низвергнуть ее живого сына в «геенну огненную». […]
Софи спустилась по лестнице и отправилась за покупками — впервые за много недель. Перед уходом она глянула в зеркало и показалась себе ужасной уродиной, но прогулка по улице доставила ей удовольствие. Она почувствовала себя свободной. Она могла уйти. Так она и сделает, когда все будет в порядке, сказала она себе. Домой она принесла сумку с продуктами. Там хватало, чтобы продержаться несколько дней. Но интуитивно она знала, что все это не понадобится.
Он спал. Софи присела на стул у кровати. Она смотрела на него. Не читала, не говорила, не шевелилась. Ситуация сменилась на прямо обратную. Софи не могла поверить. Неужели все будет так просто? И почему именно сейчас? Почему Франц оказался повержен одним махом? Он совершенно разбит. Пребывает в грезах. Иногда начинает метаться, и она наблюдает за ним, как за насекомым. Он плачет во сне. Она ненавидит его до такой степени, что иногда все чувства будто стираются. Тогда Франц превращается в нечто вроде абстрактной идеи. В концепт. Она убьет его. Она уже его убивает.
Необъяснимо, но именно в тот момент, когда она подумала: «Я уже его убиваю», Франц открыл глаза. Словно кто-то повернул выключатель. Он пристально смотрит на Софи. Как мог он проснуться после той дозы снотворного, что она в него влила? Наверное, она ошиблась… Он протянул руку и крепко схватил ее за запястье. Она отшатнулась вместе со стулом. Он продолжал смотреть на нее и держать за запястье, не говоря ни слова. Потом сказал: «Ты здесь?» Софи сглотнула. «Да», — пробормотала она. Как если бы сон отпустил его лишь на мгновение, Франц снова сомкнул веки. Он не спал. Он плакал. Глаза его оставались закрытыми, но слезы медленно стекали с щек на шею. Софи подождала еще немного. Франц яростно повернулся лицом к стене. Его плечи дрожали от рыданий. Несколько минут спустя дыхание его замедлилось. Он начал тихонько похрапывать.
Она встала, прошла в гостиную, устроилась за столом и снова открыла тетрадь.
Ошеломляющий ключ ко всем загадкам. В тетради Франц в мельчайших деталях описывает комнату, которую он снял прямо напротив квартиры, где жили они с Венсаном. Каждая страница — как изнасилование, каждая фраза — унижение, каждое слово — жестокость. Все, что она потеряла, проходит перед ней здесь, на этих листках бумаги, все, что у нее было украдено, вся ее жизнь, ее любовь, ее молодость… Она встает и идет глянуть на спящего Франца. Курит, стоя над ним. Она убила всего раз в жизни — управляющего той забегаловки и вспоминает об этом без страха и угрызений. Но это еще далеко не конец. Мужчина, который спит перед ней на кровати, — вот когда она убьет и его…
В дневнике Франца появляется объемистый силуэт Андре. Через несколько страниц мать Венсана катится по лестнице в своем загородном доме и разбивается внизу, пока Софи пребывает в коматозном сне. Скончалась на месте… Андре летит в окно… До этого момента Софи боялась за свою жизнь. Но она никогда не осознавала в полной мере, какой ужас скрывается за темными кулисами ее существования. У нее перехватывает дыхание. Она закрывает тетрадь.
[…] Исключительно благодаря хладнокровию Йонаса, его психической и физической устойчивости и той неоспоримо положительной роли, которую он играл в жизни своей жены, ненависть Сары к сыну так и не повлекла за собой судебно-медицинских последствий. И тем не менее следует отметить, что ребенок в тот период был объектом тайного жестокого обращения со стороны матери: она упоминала о щипках, ударах по голове, выкручивании рук, ожогах и т. д., как и о том, что она тщательно следила, чтобы результаты подобного обращения не были заметны. Сара объясняла, что была вынуждена бороться сама с собой до предела сил, чтобы не убить этого ребенка, который на тот момент представлялся ей средоточием всего зла, причиненного ей жизнью.
