31
Жандарм спросил, необходимо ли его присутствие.
— Я предпочел бы, чтобы вы подъехали, — вежливо ответил Камиль. — Если, конечно, у вас есть время.
Отношения между полицией и жандармерией всегда были шероховатыми, но Камиль хорошо относился к жандармам. Он чувствовал, что у него есть с ними что-то общее. Они упрямцы, им свойственен охотничий азарт, они никогда не бросают след, пусть даже остывший. Этот жандарм в чине старшего сержанта оценил предложение Камиля. В разговоре с ним Камиль ни разу не забыл слова «старший», жандарм чувствовал свою значимость и, по сути, был прав. На вид лет сорока, он носил усы старого образца, «мушкетерские», в нем вообще было что-то старомодное — возможно, некая грубоватая элегантность, слегка неестественная, — однако сразу бросалось в глаза, что этот человек свое дело знает. От него исходила непоколебимая уверенность в своей высокой миссии, а его ботинки сверкали, как зеркала.
Погода стояла пасмурная, сырая, типично приморская.
Феньюа-ле-Реймс, восемь сотен жителей, две главные улицы, площадь с огромным монументом погибшим воинам, — словом, городок был унылым, как выходной день в раю. Они подъехали к кафе-бистро — пункту назначения. Старший сержант Ланглуа остановил машину прямо напротив входа.
К запаху супа и всего остального, чем пахнет в любом недорогом кафе, примешивался резкий запах моющих средств. С самого порога эта смесь буквально шибала в нос. Камиль спросил себя, не стал ли он слишком чувствителен к запахам, заодно вспомнив ванильные духи мадам Жорис.
Стефан Масиак умер в ноябре 2005 года. Новый хозяин заведения появился почти сразу же после этого.
— Ну, то есть я приступил к работе в январе.
Он знал только то, что ему рассказали, — то есть не больше остальных. Сначала он даже подумывал отказаться от покупки кафе, поскольку трагическое событие наделало шуму. Одно дело — ограбление, взлом, ну, пусть даже убийство (здесь он попытался призвать в свидетели старшего сержанта Ланглуа, но безуспешно), но такая история — это уже что-то из ряда вон… На самом деле Камиль приехал не для того, чтобы все это выслушивать, он вообще приехал не слушать, а смотреть, хотел прочувствовать всю эту историю, воссоздать ее заново, прояснить свои смутные догадки. Он прочитал все материалы дела, и Ланглуа лишь подтвердил ему то, что он и так уже знал. На момент смерти Масиаку исполнилось пятьдесят шесть лет, по происхождению он поляк, семьи у него не было. Толстяк и пьяница, что неудивительно для человека, тридцать лет пробывшего владельцем кафе и при этом никогда не утруждавшего себя диетами. В целом в его жизни за пределами заведения не было почти ничего примечательного. Что касается секса, он часто похаживал к Жермене Малинье и ее дочке, прозванным в городке «две дырки по цене одной». Во всем остальном — вполне спокойный, симпатичный тип.
— Приходно-расходные книги он вел очень аккуратно.
И преемник месье Масиака благоговейно закрыл глаза. С его точки зрения, очевидно, это служило гарантированным пропуском в рай.
Так вот, в тот вечер в ноябре… (Теперь рассказывал уже старший сержант Ланглуа — они с Камилем вышли из кафе, вежливо отказавшись пропустить по стаканчику, и направились в сторону монумента, воздвигнутого в честь героев войны: высокий пьедестал, с которого готовился броситься в атаку воинственный бородач, чтобы пронзить своим штыком невидимого фрица.) Точнее, 28 ноября. Обычно Масиак закрывал свое заведение в десять вечера, опускал стальные жалюзи и принимался за ужин на кухне перед телевизором, который не выключался с семи утра. Однако в тот вечер он не поужинал — видимо, просто не успел. В заднюю дверь постучали, он открыл и вернулся в общий зал уже не один. Что произошло потом, точно никто не знает. Ясно одно: вскоре после этого он получил удар молотком по затылку. Он был оглушен, наполовину потерял сознание, но не умер, вскрытие это установило. Затем его связали тряпками, взятыми здесь же, в баре, что вроде бы исключало предумышленное преступление. Связанный, он лежал на каменных плитках пола, а преступник, очевидно, пытался вытрясти из него информацию о том, где он прячет деньги. Он не говорил. Затем преступник отправился в гараж, куда можно попасть не выходя из здания, через подсобную комнату, смежную с кухней. Принес оттуда кислоту, которую Масиак использовал для зарядки аккумуляторов своего фургончика. И, возвратившись, влил ее своей жертве в горло — что, разумеется, сразу же исключило возможность продолжения разговора. Он забрал из кассы дневную выручку — сто тридцать семь евро, поднялся наверх, в жилые комнаты, вспорол матрас, опустошил комод и наконец нашел сбережения Масиака — две тысячи евро, спрятанные в туалете. После чего ушел, никем не замеченный, причем унес и емкость с кислотой — очевидно, чтобы не нашли его отпечатки пальцев.
Камиль машинально читал фамилии погибших на Второй мировой. Он нашел трех Малинье — эту фамилию он тут же вспомнил, поскольку слышал совсем недавно. Гастон, Эжен, Раймон. Интересно, кем они приходились «двум дыркам по цене одной»?..
— В этой истории замешана какая-то женщина?
— Да, была одна женщина, но точно не известно, связана она с этим или нет.
Камиль ощутил холодок, пробежавший вдоль позвоночника.
— Согласно вашей версии, как все произошло? Масиак закрыл кафе в десять вечера…
— В девять сорок пять, — поправил Ланглуа.
По мнению Камиля, не велика разница.
Но Ланглуа, услышав это, слегка поморщился — ему она представлялась принципиальной.
— Видите ли, майор, — сказал он, — обычно хозяева таких забегаловок закрываются, наоборот, чуть попозже, чтобы не упустить лишней выгоды. А вот чтобы на пятнадцать минут раньше — такое нечасто бывает.
По мнению старшего сержанта, у Масиака было назначено свидание. Женщину, о которой шла речь, в тот день видели в его кафе несколько завсегдатаев. Поскольку дело было ближе к вечеру, они уже успели влить в себя какое-то количество алкоголя, поэтому свидетельства разнились иногда до противоположности: одним она запомнилась юной, другим — зрелой, одним — худенькой, другим — толстой, одни говорили, что она пришла одна, другие — что с компанией, одни вспоминали, что она говорила с акцентом, но и среди них никто не мог точно сказать, с каким именно, — словом, никто ничего не знал, кроме того, что она довольно долго болтала у стойки с хозяином, который под конец явно распалился и в девять вечера (по словам других — около десяти) сказал, что закрывается, потому что сегодня сильно устал. Остальное известно. Никаких следов незнакомой женщины, худой или толстой, молодой или зрелой, не обнаружилось ни в одной из окрестных гостиниц. Попытались отыскать возможных свидетелей, но тоже безуспешно.
— Стоило бы, конечно, расширить периметр поисков. — Старший сержант ограничился только этим замечанием, не сопроводив его привычной жалобой на нехватку средств.
Но так или иначе — некая незнакомая женщина появлялась в этих краях как раз накануне убийства…
Старший сержант Ланглуа по-прежнему держался словно в строю — он стоял перед Камилем прямой, слегка одеревенелый, собранный.
