Ставр молча снял накладную бороду, расправил плечи и несколько раз глубоко вдохнул, словно собирался с силами. И встал прямо против князя, глядя на него, высокого, сверху вниз.
– Смотри мне в глаза, княже… Смотри в глаза… – Ставр медленно и тяжело, весомо произносил слова, которые, казалось, невидимым, но ощущаемым облаком окутывали голову князя.
Князь смотрел. Князь смотрел долго, но уже через минуту ничего почти не видел. Глаза его затуманились, взгляд потерял собранность и решительность, стал отстраненным.
– Я сейчас положу руку тебе на лоб, княже. И ты почувствуешь, как вся сила предков, сила многих поколений предков, сила многих великих воинов перетекает в тебя. Ты почувствуешь это. И когда тебе понадобится помощь этих сил, ты только скажешь себе: «Я должен…» И сила предков войдет в тебя и поможет. Запомни, только одна фраза, и она сразу многократно умножит твои силы. Боевое искусство твоего отца, твоего деда, их отцов и дедов, всех, кто звался князьями бодричей, всех тех многих поколений, пришедших в эту землю давным-давно и отстаивающих ее с мечом в руке на протяжении веков, все это будет вместе с тобой, все это будет в тебе, все это будет твое… Нет преград для овладения этими силами. Не существует перед тобой таких преград. Ты станешь сильным, как только захочешь. Скажешь только одну фразу и станешь… Ты почувствуешь это, княже, каждой своей кровинкой…
[124]
Волхв положил на лоб князю свою большую костистую ладонь, чуть не закрыв ею все лицо.
– Сила входит в тебя. Великая сила, небывалая сила. Сила тысяч и тысяч воев-бодричей, что сражались с врагами и побеждали их. Сила и решительность… Входят сила и решительность… Ты чувствуешь это… Ты чувствуешь это…
Ставр сам увидел, не спрашивая, что сила входит в Годослава. Плечи князя расправились, грудь налилась и выгнулась, весь он, и без того стройный и мощный, стал еще мощнее. Князь просто дышал силой, и она витала вокруг него, накрывая невидимым для постороннего саваном, но ощущаемая волхвом, вызвавшим ее появление.
– Все, княже… Сейчас ложись и отдыхай. Проснувшись утром, ты почувствуешь себя необычайно сильным. В трудный момент скажи: «Я должен…», и предки поспешат тебе на помощь. Помни это. Отдыхай…
Годослав послушно прошел к кровати, лег и тут же уснул.
Стоящий у входа Далимил ожесточенно замотал головой.
– И я, Ставр, тоже чуть не уснул… Что это было?
– Это Свентовит говорил моими устами… – ответил волхв.
– Но он же говорил с князем…
– И тебя, наверное, коснулся… Понадобится, ты скажи: «Я должен»… И приобретешь новые силы… Что сейчас чувствуешь?
– Хочется Сигурду шею сломать…
– Будет время, сломаешь… Береги князя…
Ставр неторопливо приладил на прежнее место бороду, согнул плечи и выпятил горб на спине. Глаза сами собой опустились долу.
– Похож я на плотника-работника?
– Словно тебя плетью в день по три раза охаживают, – отшутился разведчик.
– Трудное дело князю предстоит, – сказал Ставр уже от входного полога, не разгибаясь. – Все-таки он не Дражко и не имеет того опыта в ратном деле, как князь-воевода. Но он правильно понял – за его спиной стоят все бодричи, стоят и ждут от своего князя спасения или позора. И он может… Он знает, что он должен через себя перепрыгнуть, но сделать дело. И он сделает! И ты, Далимил, ему поможешь… Ты тоже – должен… Ни на шаг не отходи от князя. Береги его…
– А люди Сигурда?
– Это не твоя забота. Они не успеют поднять лук. За каждым по три человека ходит. Меня больше беспокоит сам Сигурд. Он очень зол и очень силен. Это не граф Ксарлууп. С Сигурдом не справиться, как с графом, несколькими ударами. Все. Я пойду…
Глава 28
Дражко несколько раз за день встречался со Сфиркой. И потому знал о всех передвижениях лива Криса по городу. Долговязый жалтонес внешне никак не проявлял интереса ни к кому из жителей столицы бодричей, даже к боярину Мистише, нахождение дома которого он пытался узнать сразу по приезде на гостевом дворе. А он должен был проявлять интерес, просто обязан был это делать! И князь-воевода начал уже недовольно пошевеливать усами: он не любил, когда события разворачивались медленно или совсем стопорились. И начал было подумывать, что решение Годослава о назначении соправителя и нового наследника княжеского стола, через боярина Мистишу или еще через кого-то, близкого к данам, дошло до посольства, и там решено было временно отменить все задумки по убийству князя как бесполезные. Такое решение, вполне логичное, было хуже любого продолжения, потому что в этом случае удара все равно следовало бы ждать, но уже терялся бы след основного исполнителя задуманного. Дважды использовать жалтонеса герцог Гуннар мог бы и не пожелать.
Тем временем в княжеском доме все шло своим чередом, как шло бы, будь на месте сам Годослав и заболей он в самом деле. По приказу Рогнельды в нижнем погребе нарубили льда, который зимой закладывали вместе с опилками и стружками, чтобы лед мог сохраняться, лишь чуть-чуть подтаяв, все лето
[125]
. Завернутые в чистые холстины куски пронесли в спальную светлицу Годослава. Туда же зашел вслед за Рогнельдой князь-воевода. Вскоре княгиня-мать вместе со своей родной сестрой, матерью Дражко, знатной целительницей и травницей, принесли плавающих в кринке пиявок – известное облегчение от головного жара. Через некоторое время княгиня вышла вместе со свекровью, а вместо них «навестить» князя Годослава пришел Сфирка. Лицо разведчика было мрачным и не предвещало добрых вестей.
– Как у тебя дела? – сразу понял Дражко – произошло что-то не слишком приятное. Обычно эта хитрая физиономия озабоченности не показывала даже в самые критические моменты.
– Беда у нас, воевода! – сказал Сфирка тревожным шепотом и оглянулся на дверь, за которой никого, как он знал, не было. Просто подчеркивал этим оглядыванием свою озабоченность. Дражко понял и это.
– Что опять случилось? Жалтонесу собственная ученая змея нос откусила?
– Гораздо хуже… Жалтонес у нас пропал. Зашел в трактир пообедать и вышел через боковую дверь. Во двор там по нужде выходят, потому и не проследили. Да так ловко умахнул через высоченный забор, даже за обед не заплатив, что не сразу и хватились.
Это уже было какое-то действие. Значит, нечто начинается, если только лив не убежал потому, что жалко ему было денег, чтобы в трактире расплатиться. Но это едва ли. Когда заняты большим делом, на мелочах не скупердяйничают, чтобы не пропасть попусту. И следует не скучать, а самому действовать. И потому такое понравилось Дражко даже больше, нежели нудное ожидание. Он всегда был человеком собственного действия. Командуя другими, и сам обычно выполнял задуманное. И ему было бы, наверное, легче, спрятав каким-то образом усы, чтобы не быть таким заметным, ходить по пятам за жалтонесом вместе с другими разведчиками, чем ждать сообщений Сфирки о перемещениях лива.
