Я пробормотал ошарашенно:
— Ваше величество, но… я питаю глубокое уважение к его величеству королю…
— И что? — спросила она с интересом.
— Он в самом деле мне симпатичен…
— Успокойте свою совесть, — произнесла она легко. — Я вовсе не обманываю короля.
— Ваше величество?
Она сказала так же просто:
— Он понимает, куда я пошла.
Она говорила спокойно, улыбалась, ни тени смущения, даже больше: вроде бы наслаждается моим замешательством, а я чувствовал, что теряю почву под ногами все больше.
— И, — сказал я жалко, — как он?
Она бросила взгляд на разобранное ложе, осторожно обошла зевающего Бобика и опустилась в кресло, при этом ее полные белые ноги соблазнительно оголились до колен.
— Успокойтесь, — повторила она. — Я тоже обычно знаю, когда он идет к моим фрейлинам.
— Ох, простите…
— Не всегда, правда, — уточнила она, — угадываю, к какой именно, но разве это так важно?
— Гм, — сказал я с неловкостью, — вот уж не думал, что равноправие полов будет начинаться таким образом. Ваше величество…
Она прервала:
— Сэр Ричард! Управляющий попросил у меня позволения послать вам в постель одну из служанок, вы же так молоды, а во дворце всегда в изобилии этих молоденьких глупеньких крестьяночек…
Я воскликнул с неловкостью:
— Ваш величество!
Она встала из кресла, я отступил на шаг, а она нагнулась, хватаясь за нижний край подола, начала поднимать его кверху. Я задержал дыхание, в ярком свете свечей появились белые ноги, никогда не видевшие солнца, затем широкий треугольник темных волос в низу красиво вылепленного живота, чуть выпирающие ребра, крупная и слегка провисшая под собственной тяжестью грудь…
Наконец она отбросила рубашку в сторону, на меня взглянули ее смеющиеся глаза.
— Сэр Ричард?
Я начал поспешно сбрасывать одежду, а она, не желая смущать меня слишком пристальным взглядом, медленно пошла к ложу. Я видел краем глаза, как там остановилась, белокожая, нежная, с неизбежными валиками сладкого жирка на боках, широкими оттопыренными ягодицами, грациозно вскинула руки к башне волос, подергала там что-то, и все сооружение рухнуло, рассыпалось, заскользило крупными локонами по прямой спине, опускаясь почти до зовуще оттопыренных ягодиц.
Когда я торопливо заспешил к постели, тоже разбрасывая одежду где попало, она уже тихо нырнула под одеяло, укрывшее ее до самого горла, но когда рядом лег я, одеяло сдвинулось до середины ее живота.
Она улыбнулась, но поправлять не стала.
— Ваше величество, — сказал я, но она прервала:
— Зовите меня Бесс. По крайней мере здесь. А то как-то смешно и церемонно… Я же зову вас Ричардом, хотя вы мне это еще не предложили?
Я пробормотал:
— Вашему величеству позволено все… Я имею в виду, гм, здесь тоже. Спасибо, Бесс, это прекрасное само по себе имя, ничуть не хуже полного варианта. Однако же…
Она остановила меня жестом:
— Ричард, вы хороший человек, я вижу. И долго будете… ну, не решаться так поступить с королевой, когда ее муж где-то рядом. Тем более если он вам симпатичен. Тогда позвольте мне самой погасить жар в ваших чреслах, я его чую, он мне уже обжигает пальцы…
Я охнул:
— Ваше… Бесс!
— Тихо, — велела она деловито, — тихо. Нам обоим еще нужно и выспаться. От недосыпа у меня сразу морщинки у глаз. И даже мешки под ними.
— Какой ужас, — сказал я. — Да, я понимаю, как это важно!
— Ну вот, — сказала она ласково, — все ваше тело в огне, только разум еще сопротивляется. А также совесть… договоритесь как-то с ними или мне помочь?
— Потом договорюсь, — ответил я хриплым голосом. — А сейчас обойдутся.
Она засмеялась, голос звучал низко и чувственно, я бы даже сказал — постельно, с характерной хрипотцой, от которой кровь вскипает еще больше.
Глава 4
Утром я с трудом разлепил сонные глаза, королева оказалась с огоньком, или же только меня умело разжигала, но я даже сейчас чувствую тягу к ее сочному телу и желание снова подмять его под себя и попользовать грубо и сладострастно.
Дверь тихонько отворилась, вошли две юные девушки. Я охнул и попытался натянуть на себя одеяло, однако оно, скомканное и смятое, под нашими жаркими телами, камин все еще полыхает, разбрасывая по стенам широкие багровые отблески, ночью кто-то проскальзывал мимо кровати и подкладывал на угли поленья, так что сейчас мы лежим оба нагие, бесстыдно раскинув руки и ноги.
Обе, осторожно обойдя нагло развалившегося посредине Бобика, приблизились, стараются держаться ровно и бесстрастно, но мордочки хитрые, глаза так и зыркают по ложу.
Я, не зная, как поступить, сделал вид, что сплю, и прикрыл глаза, а они присели в низком поклоне и склонили головы.
Одна сказала нежным голоском:
— Ваше величество, позвольте помочь вам одеться….
Я молчал, не знаю, как вести себя, королева прибыла вчера вечером, якобы соблюдая инкогнито, мол, ни одна живая душа не знает, а сейчас вот явная демонстрация… причем наверняка еще вечером велела идти сюда… если не застанут ее утром в своей спальне.
Елизавета зевнула, медленно распахнула глаза, уже чистые и умытые здоровым сном, со смаком потянулась и лишь тогда сказала:
— А, это вы, Мишелла и Ройса…
Мишелла сказала настойчиво:
— Ваше величество, пора одеваться, а то завтрак проспите.
На меня то и дело позыркивают, у обеих на бледных щечках проступил слабый румянец, у одной вообще, как только начала замечать какие-то изменения во мне, разгорелся в пожар, но я все-таки выгнулся пузом кверху и выдернул из-под себя одеяло, после чего со вздохом облегчения прикрылся, как римлянин тогой, а потом вообще завернулся в него, как червяк.
Елизавета вздохнула, села на краю ложа, опустив ступни на пол, где расстелена толстая шкура, вчера вечером ее здесь, насколько помню, не было.
— Хорошо, — сказала она, — давайте…
Мишелла деловито открыла ларец, Елизавета растопырила пальцы, ей начали надевать кольца и перстни, все настолько массивные и с огромными камнями, что понятно, с такими спать не ложатся.
Я все смотрел в ее спину, что красиво перетекает в толстые массивные ягодицы, еще красные от моих грубых пальцев, зад похож на старинную лиру, на которой играл Орфей, Аполлон и еще кто-то, но сегодня ночью играл я, и, как мне кажется, играл просто здорово.
Потом она встала, зад стал собраннее, а когда сверху через голову опустилось первое платье, все это великолепие спряталось, после второго вообще фигура стала безликой, а когда еще и нечто местное, вроде плаща, но застегнутое не только на плечах и груди, но и на животе, то даже мне уже надо приложить усилие, чтобы увидеть под всем великолепием дорогих платьев красоту ее обнаженного и зовущего тела.
