Двери распахнулись, словно в них ударил падающий с горы валун, ворвался Бобик, в коридоре мелькнуло виноватое лицо Зигфрида: створкой тяжелой двери могло так шарахнуть, что мозги вылетят.
Аскланделла застыла, Бобик взглянул на нее мрачно, покрутился между нами и бухнулся на ковер, с наслаждением вытянув лапы.
— Обчистил кухню, — определил я. — Теперь будет дрыхнуть весь день. Аскланделла, это я скрытный? Да у меня душа нараспашку, сердце на рукаве!
Она наклонилась, почесала Бобика за ухом, он довольно хрюкнул и вытянул шею, предлагая поскрести еще и загривок.
— У вас это показное, — определила она. — Нет-нет, это не мои слова. Так говорят. Вы не простодушный и верный Бобик.
— Это где говорят? — спросил я с подозрением. — У вас в заокеанской… тьфу, загорной империи?
— У нас в империи, — согласилась она. — Но если думаете, что только там, вы наивны…
— Еще как, — подтвердил я. — Все еще доверяю этому порождению крокодилов. Ну что ж, пусть собирают.
Она чуть прищурила глаза.
— Думаете, не насобирают?
— Если и насобирают, — ответил я, — то глазам своим не поверят. Как и ушам.
Она сказала с расстановкой:
— Значит, я не ошиблась, и ваша тайна… просто… просто…
— Неподъемная? — подсказал я.
— Да, — согласилась она. — Очень. И невероятная.
— Пусть так и думают, — сказал я. — Пусть вокруг меня будет ореол загадочности. Так я и сам поверю, что я не самый обычный серенький человек с простейшими интересами и запросами, а нечто заслуживающее уважения… или хотя бы внимания.
Она покачала головой, а я, выказывая внимание, взял из ее руки фужер, тот сразу растворился в воздухе, и дал вместо него другой, с длинной ножкой.
Аскланделла с интересом смотрела, как он наполняется странным вином золотистого цвета, где со дна отрываются блестящие, как живое серебро, пузырьки и вереницами устремляются к поверхности.
— Так… кто же… вы, — произнесла она задумчиво, — сэр Ричард? И почему только вы владеете этой странной магией?
Я поинтересовался:
— Полагаете, вот возьму и скажу?
— Нет, — ответила она, — вот так прямо нет, конечно, не скажете…
— И непрямо тоже, — заверил я. — Принцесса, я не встречал более совершенной женщины, чем вы, честно. Но такое совершенство вгоняет меня в оторопь. Мне бы что-нибудь попроще, а совершенство я предпочитаю в математике… ну, это такое, что совсем не такое, что понятно женщине. И к вам у меня такое же отношение, как к той же высшей математике, которую уважаю и чту, но… что еще?
— Я знаю, — произнесла она ровным голосом, — что такое математика. И, думаю, смогу с вами потягаться в ее знании. Хотите?
Я усмехнулся.
— Проиграете, принцесса.
— Боитесь?
— Как хотите, — ответил я. — Каковы условия пари?
— Выиграю я, — произнесла она хрустальным голосом, — вы рассказываете все о себе без утайки. Проиграю, чего явно не случится, раскрываю все тайны я.
— Идет, — сказал я.
— Даете слово?
— Даю, — сказал я. — Слово чести.
Она высокомерно усмехнулась.
— Приступим. Первый вопрос, знакомы вы с… умножением?
— В двадцати вариантах, — ответил я. — Умножение капитала, скорости, в экселе, на ноль, десятичных и простых дробей, корней, мнимых чисел… Вам какое?
Она поморщилась.
— Сколько непонятных слов, чтобы спрятать свое незнание… Просто умножьте, скажем, семьдесят пять на сто восемьдесят!
Я пожал плечами.
— Да ради бога!
Я быстро умножил в столбик для наглядности, она с непониманием смотрела на странную цифру.
— Что… что?
— Результат, — ответил я, — а вы что имели в виду?.. Ах да, простите, как-то не подумал. Как все дикари, вы все еще умножаете с помощью римских букв?..
Она ответила настороженно:
— Разумеется. А вы знаете иной путь?
— Все ленивые люди, — объяснил я, — предпочитают дороги покороче и полегче. Вот смотрите…
Я объяснял, абсолютно не надеясь, что поймет хоть что-то, однако она ухватила не просто быстро, а настораживающе быстро, хотя я чувствовал, что арабские цифры видит впервые.
Еще с полчаса проверяла новый метод, складывая, отнимая и умножая с помощью арабских цифр, затем проделывала то же самое с римскими, к моему изумлению ни разу не ошиблась, наконец отодвинулась от стола и сказала с неохотой:
— Проиграла. А что вы говорили насчет умножения дробей, корней…
— Не берите в голову, — посоветовал я. — Это сложновато даже для меня… временами, а вы слишком красивая. Итак, я готов выслушивать ваши тайны.
Она слегка сдвинула брови.
— Если я расскажу какие-то банальности, вы все равно не сможете обвинить меня, что я что-то укрываю. Как вы сами сказали, красивая женщина не может быть умной.
Бобик всхрапнул, попытался перевернуться на другой бок, но уперся передними лапами в роскошное платье Аскланделлы. Она взглянула с некоторым испугом, то ли за себя, то ли за платье, а он приоткрыл глаз и посмотрел на нее в великом недоумении: а ты здесь откуда?
Она почесала у него под нижней челюстью, похожей на нечто чудовищное, разве что у тираннозавров были такие, он довольно потянулся и снова заснул уже так, кверхулапо.
— Я не говорил, — возразил я, — что красивая женщина должна быть обязательно дурой, хотя, конечно, это приятно, когда сразу два достоинства в одном человеке. Просто это устоявшееся мнение, которое я с огромным удовольствием, как и все мужчины со здоровыми вкусами, разделяю. Но, как я осторожно полагаю, вы не станете скрывать нечто сенсационное?
— Полагаетесь, — спросила она с интересом, — на мою честность?
— Вы меня оскорбляете, — сказал я с достоинством. — Полагаю, что вы уже на законном основании, как проигравшая, похвастаетесь своей уникальностью.
Она взглянула настороженно.
— Вы… догадались?
— Еще бы, — ответил я, не моргнув и глазом. — Это же очевидно. Разумеется, для тех, кто понимает и бдит.
Она покачала головой.
— Не думаю, что здесь есть кто-то еще… из бдящих. И что вы поняли обо мне?
Я понимающе улыбнулся.
— Аскланделла… Кто проиграл спор: я или вы?
Она кивнула.
— Хорошо. Тем более что вы почти догадались. Хотя не так и не о том, но все же… Да, я и есть империя.
— Вот как, — произнес я, стараясь оставаться тем же благодушным и покровительственным и не выказывать, насколько это меня шарахнуло, даже селезенка как-то болезненно сжалась, а может, это и не селезенка. — Что-то подобное я и подозревал, хотя и не знал, как это оформить в слова… Значит, империя?
