Я начал придерживать арбогастра, чтобы не влететь с разгона в неприятность, а в десятке шагов впереди снежный покров пошел трусливой рябью, там сухо и резко треснуло, словно переломилась целая гора.
Разбрасывая снег, взвилась струя огненной магмы и рассыпалась в высшей точке шипяще-трескучим фейерверком. Я хотел было подать арбогастра назад, однако и там треснуло, из щели взлетела багровая струя огня, целый гейзер магмы. Я не успел сообразить, что это и зачем, явно же не случайно, как два ручья расплавленной земли побежали друг другу навстречу.
Я мог бы, видимо, успеть выскочить, если бы не замешкался, а так через пару мгновений оказался в огненном кольце. Гейзер огненной магмы с тем же грохотом взлетает на десятки ярдов, воздух прогрелся и наполнился запахом горящей земли.
Я цыкнул на Бобика, через некоторое время фонтаны огня стали опускаться и наконец полностью ушли в землю. Взамен оттуда появился неистовый свет, белый и слепящий, подавляющий, заставляющий помнить о своем ничтожестве перед этой неистовой силой.
Я выставил перед собой ладони, защищая глаза, проморгался и заставил себя чуть откинуться всем корпусом, рассматривая все происходящее с достоинством владетельного лорда, перед которым слуги дают представление.
В колонне плазменного света возникла огромная фигура человека… вернее, человеческая или человекоподобная фигура, все-таки ростом мне вровень, а я на крупном коне, к тому же за спиной громоздится масса огромных золотых крыльев, массивных и явно тяжелых.
Широкий столб света начал истончаться, блекнуть. Ангел вышел из него, как из комнаты, весь в золоте, начиная от золотых волос и глаз и заканчивая золотистой хламидой, похожей на римскую тогу, только целомудренно опускающуюся до самой земли, так что даже не видно, в сапогах он по погоде или в сандалиях по форме.
Золотые глаза благосклонно обратили на меня взор, хотя, думаю, он и там в огненном столбе не спускал с меня глаз и прикидывал, как обставить свое появление эффектнее и с каких слов начать.
Мы оба молчали, он все еще рассматривает меня, явно ждет реакции, потому я небрежно хлопнул пару раз в ладоши и сказал через губу:
— Терпимо. Можно и пограндиознее, конечно, но у вас, как понимаю, самодеятельность.
От его лица, как и от всей фигуры, идет свет, веет величием, мощью и огромными возможностями.
— О чем ты, смертный?
— Сильному не обязательно выказывать силу, — пояснил я скромно и пожалел, что не могу многозначительно посмотреть на себя или хотя бы указать пальцем. — А всякой мелочи пузатой дай побольше свиту, чтобы играли короля. Ибо если сам король мелковат и плюгав да еще и ноги кривые…
Он произнес холодно:
— У меня нет свиты.
— Ага, — сказал я саркастически, — приходится самому раздуваться, аки гандерсгеймская жаба? Иначе как впечатлить простых и даже очень простых смертных… А смысл?
Он помедлил мгновение, прекрасное лицо на миг дернулось в недовольной гримасе, простолюдины всех достают своим невежеством и малой почтительностью, но ответил таким же ласково благожелательным голосом:
— Чтобы ты с надлежащим трепетом…
— Ну ладно, — прервал я, — весь трепещу. Давай говори, мне ехать надо, а не перехрюкиваться с тобой.
— Ты должен с почтением и трепетом души, — сказал он наставительно, — выслушать высокую весть.
— Слушаю, — сказал я. — Только постарайся без многовелеречивых предисловий. Тут еще зима, если не заметил.
Он нахмурился.
— Я зрю твое сопротивление. Ты уже готов опровергать, хотя еще не знаешь, что скажу.
— Сам виноват, — отрезал я.
— Почему?
— Незачем так павлинить, — сказал я жестко. — Я что тебе, самочка? Я сам альфа-самец, а ты меня нагнуть восхотел? Или чё? Именно нагнуть, по морде лица твоего якобы светоносного зрю. Баб впечатляй, а на мужчин эти вот позы действуют… иначе. Как бы весьма противоположно. Я доступно для ангела низшего ранга изрекаю?
Он смолчал, из-за спины выдвинулись и растопырились в обе стороны крылья, по два с каждой стороны.
— Ладно, — сказал я, — среднего. Подумаешь, ко мне и шестикрылые серафимы возлетывали.
Он поморщился.
— Не слишком ли заносишься?
— Чего? — спросил я. — Я тебя звал, что ли?..
— Ты должен выказывать почтение, — сказал он нравоучительно. — В любом случае. Разве человека не учили вежливости?
Я выпрямился, смерил его взглядом с головы до ног, стараясь посмотреть сверху.
— Не понял… ты с темной стороны, так какого почтения ждешь?.. Я, если хочешь знать, на стороне твоих противников, если ты как бы все еще не понимаешь. Это я так, на всякий случай. Дабы ты не лелеял.
Он полыхнул огнем, плазменно-белым, но с отчетливым оттенком оранжевого, прогрохотал уже другим голосом, безуспешно стараясь держать его таким же ласковым:
— Лелеял? Чего?
— Откуда мне знать, — отрезал я, — что ты там лелеешь? Да и неинтересно. Лелей себе на здоровье. Каждый что-то да лелеет. Даже вы, темные.
Он прогремел громче, изо всех сил стараясь говорить ласково:
— Темный? Почему это я темный?
— А что, — спросил я уличающе, — не так?
— Я не считаю себя темным, — ответил он уклончиво.
— Еще бы, — сказал я. — Вы ж борцы за справедливость, верно?.. Во-во, шире грудь и встопорщи перья! И больше огня в глазах. Старый дурак, хоть и сотворил мир, но все равно ничего не понимает, а вот вы, новое поколение, которому Он дал жизнь, все знали и понимали, верно?..
Он посмотрел на меня исподлобья. В огненном столбе, где трудно рассмотреть черты лица, это непросто, но я напрягаю зрение, чтобы не дать ему наращивать преимущества, и вижу все, хоть глаза и режет, как будто под веки насыпали крупнозернистый песок.
Могучий голос спросил медленно:
— И как ты нас отличаешь?
— Светлые не демонстрируют вот так свою мощь, — прокричал я, — это оскорбительно!
— Да? — спросил он. — И что? Разве человек не оскорбительно мал?..
— Может быть, — отрезал я, — но светлые этого все равно не демонстрируют!
— Что, — спросил он с той же насмешкой, — они такие хорошие?
— Дело не в них, — сказал я. — Думаю, вы все одинаковы и не любите нас, но светлые страшатся Всемогущего! И не посмеют…
Он вгляделся в меня.
— Но ты… твои симпатии разве не на нашей стороне? Мы же посмели бросить Ему вызов! Мы не приняли Его волю!
Я сказал нервно:
— И что? Да, мои симпатии на вашей стороне! Сам постоянно бунтую и нарушаю, но это во мне обезьяны много… я имею в виду, семя Змея пробудилось и бушует, такое вот у меня наследие, однако умом понимаю…
