— Еще и несовершеннолетняя… — неодобрительно вздохнула «тетенька» и головой покачала. — Так. Балгайр, ты арестован, и груз твой — тоже. Ученый и девица — задержаны до выяснения. Чик, ты, полагаю, знаешь, чем себя занять, не в первый раз, чай… Ну, Рыжий, в этот раз ты сам себя превзошел! — она поочередно ткнула пальцем в каждый из предметов преступления: — Ребенок, проходимец и полная лоханка контрабанды — не многовато для одного рейса? Опись груза не забудь прихватить. И не надо песен о том, что всё утонуло! — И недвусмысленно повела винтовкой на Ланса и девушку. — Что встали? Вперед, по тропе, руки не опускать! — потрепав пса по холке, она указала ему на ящики: — Перец, охраняй! В участке разберемся, какие вы ученые…
Проницательность грозной дамы Лансу скорее понравилась, чем напугала. Проходимец — самое верное определение рода его занятий, но с первого взгляда мало кто об этом догадывается. А тут сразу — бац! И в самое «яблочко». Меткая дама!
— У меня, к слову, есть имперская виза, и я уверен, что лорд Эспит даст разрешение. Я — ученый с мировой известностью.
Лэйгин сам не понял, чего ради он пытается произвести на женщину впечатление — то ли намекнуть на собственную значимость, то ли чтобы заинтересовать.
Верэн топала впереди и громко хлюпала носом, пытаясь разжалобить пленительницу.
— Да знаем мы тут, кто вы такой, господин Лэйгин, — сердито отозвалась охранница, демонстрируя редкую для провинции осведомленность: — Наслышаны-с. Разговорчики!
— А как вас зовут, суровый страж острова? — спросил Ланс.
— Скайра Лив дама Тенар, имперский эмиссар при лорде Вардене Тае на острове Эспит, — вместо самой дамы на вопрос археолога любезно ответил контрабандист: — По прозвищу… Ай! Больно же!
Он дернулся и зашипел от боли, когда Лив двинула его прикладом в спину, пресекая дальнейшие откровения.
— … по прозвищу Овчарка, — недружелюбно закончила за него эмиссарша. — Еще вопросы есть?
«Какое многозначительное прозвище, говорящее о многом», — подумалось авантюристу.
— Рад встрече, госпожа Тенар. Уверен, что она — лучшее, что случилось со мной за последние годы, — промурлыкал Ланс.
— Вот посидишь у нее в камере пару месяцев — по-другому запоешь… — проворчал Берт, почесывая пострадавшую спину.
Самый глухой и темный час ночи, когда разгружалась «Келса», плавно перетек в рассвет, и новоявленные арестанты встретили его по пути к месту заточения. Эспит настолько невелик, что обойти его вокруг можно за несколько часов, но, видимо, дама Тенар решила показать своих пленников как можно большему числу островитян. Нарушители суверенных границ неторопливым караваном шли по дороге мимо ухоженных домиков, буквально тонущих в цветах, а из каждого окошка неслось приветливое: «Доброго утречка, сударыня!» и не менее радостное: «С приездом, Бертик!».
Контрабандист, по всей видимости, с превратностями судьбы, неизбежными при его образе жизни, уже давно смирился. Ланса участь арестованного преступника тоже не страшила ничуть. А Верэн Раинер впервые очутилась в шкуре преступницы, посему редкие всхлипывания очень быстро сменились рыданиями.
— Эдак, мы через час в камере утонем, — проворчал Берт. — Слышь, коза, хватит сырость разводить. У меня от твоих соплей ревматизм разыграется.
— Я же не хотела, я же не знаааала….
Но дама Тенар была непреклонна:
— Тем более! Незнание закона не освобождает от наказания! — прорычала она.
Слово «наказание» только усилило уныние юной хадрийки.
— Хватит пугать девочку, Лив! — вступился за Верэн Берт. — Сколько можно?
И получил в награду исполненный благодарности девичий взгляд, а следом, на десерт, еще один тычок стволом в спину — от Овчарки.
— Красиво тут у вас, — почти доверительно сообщил Ланс. — Даже не ожидал, откровенно говоря.
Чистая правда, между прочим. Каждый эспитский коттедж имел свое индивидуальное «лицо». Не важно, что создавало такой эффект — увитые ли плетущимися розами и клематисами стены, пышные ли кусты гортензий, причудливые ли переплеты окон, но дома не перепутаешь даже сослепу и в изрядном подпитии. Островитяне словно постоянно соревновались между собой, кто высадит в палисаднике больше роз, пионов и флоксов, кто попричудливее подстрижет живую изгородь или аккуратнее выложит камнем дорожку от калитки к двери. Мурранские домохозяева тоже очень любят разводить цветы, но до эспитцев им расти и расти.
Солнце неторопливо вставало над цветущим островом, золотило темно-каштановые волосы и смуглую кожу Лив дамы Тенар, и обещало долгий, насыщенный впечатлениями денек.
Верэн. Эспит
Девушка ожидала от грозной Лив как минимум подземных казематов и посажения на ржавую цепь, но тюрьма острова Эспит на поверку оказалась не таким уж и страшным местом. Одноэтажный дом с цветами в ящиках на каждом подоконнике вмещал в себя имперский эмиссариат и магазин сувениров. Самое большое помещение отвели, естественно, под магазин. Верэн успела рассмотреть пестрые коврики и расписные тарелки, в изобилии выставленные на полках, прежде чем злобная эмиссарша затолкала её на свою территорию — в небольшую комнату, перегороженную пополам железной решеткой.
Никаких темниц и прочей экзотики нарушителям закона Эспит не предоставлял. Еще чего баловаться! За решеткой: две лавки — мужская (выкрашенная в коричневый цвет) и женская (бледно-зеленая) — у противоположных стен, тщательно приклеенный плакат времен Большой Войны «Женщины Вирнэя сказали «Иди!» и крошечное окошечко, в которое жизнеутверждающе заглядывали красные цветы-граммофоны кампсиса.
Загнав пленников внутрь «клетки» и распределив их по лавкам согласно половой принадлежности, дама Тенар выдала Верэн жесткое шерстяное одеяло и приказала прекратить нытьё сию же минуту. На тему излишней суровости к невинным девочкам они еще с четверть часа страстно пререкались с Бертом, не замечая ни ироничных реплик археолога, ни продавщицы из магазинчика, любопытствующей скандалом сквозь щель в двери.
Раззадоренная эмиссарша вернулась на свою половину комнаты, обставленную не менее скудно, чем узилище, дабы оформить ночное задержание по всем правилам. И если бы Верэн с Лансом знали заранее, какое испытание их ждет, то предпочли бы, пожалуй, сгинуть в бушующем море. Орудием пытки Лив избрала исполинскую печатную машинку. Воссев на монументальный табурет за не менее внушительным столом, эмиссарша со зловещей ухмылкой заправила в каретку лист бумаги и принялась колотить по клавишам, причем делала она это нарочито, по-живодерски медленно.
Не прошло и получаса, как грохот заполнил все пространство эмиссариата и поселился в голове у Верэн, отвлекая девушку от жалости к своей персоне настолько, что она привстала на лавке, чтобы наблюдать через две решетки за происходящим в окнах дома напротив. Там за тюлевой занавеской целовались двое — белобрысый суровой наружности мужчина и женщина с густыми вьющимися волосами.
