Он стоял голый, и рабыня, в которой без труда узнавалась домоправительница Орва, обтирала его влажной мочалкой, а красотка Оливи сосредоточенно готовила благовония, чтоб умастить своего обожаемого господина. Оливи? Нет, о нет! Танет, и только так. Современное имя? Платье? Туфли с чулками? Чушь какая! Это грациозное создание явилось в этот мир нагим, и с тех пор только золото достойно спрятать от постороннего взгляда её бархатную кожу, только драгоценные камни — оттенить полночную темень шелковых волос.
Пришелец из времен более циничных даже не смутился своих мыслей. Какой к морским и подземным пафос, если эта женщина достойна самых возвышенных слов?
Наложница равнодушно скользнула взглядом по лицам вошедших и ничем не выделила Ланса. Но, голову можно давать на отсечение, узнала. И улыбнулась одними губами.
Лив же, не доходя нескольких шагов, смиренно опустилась перед лордом Таем на колени, молвив церемонно:
— Мой господин Тай, дозволишь ли ничтожной стражнице приблизиться к твоей милости?
Да, только так и должно быть. Потому как его род неизмеримо выше, и без дозволения к нему даже палач не подойдет. Опять же ритуал. Хоть и за решеткой, а отступить не моги.
— Дозволяю, — ответствовал эспитский лорд, не поворачивая головы.
Крайне надменно, но он в своем праве.
Лив, не поднимая глаз, отперла дверь камеры и быстро собрала пустые чаши, блюда и кувшины, сделав знак Эвиту, чтоб тот пока занес свежих опилок для отхожего места. К счастью, под тюрьмой проходила труба клоаки, и свойственных этой стороне заключения неудобств узники не испытывали, ни знатные, ни простолюдины.
— Я пришлю этого юношу с едой и вином для тебя, мой господин Тай, — осипнув от почтения, молвила Лив и робко показала на ложе: — Прикажешь ли сменить циновки?
Как истинный аристократ, лорд Тай с достоинством сносил лишения. Раз заключенным полагается спать на камышовых циновках, он так и будет спать. Ковры и шелка предназначались для пола и женщин, а потому не в счет.
— Да, она может побеспокоиться об этом, — лорд соизволил обратить на стражницу равнодушный взгляд. С высоты его рода и положения, ему что женщина заговори, что лавка или решетка — без разницы. Разве что говорящей лавке господин Тай уделил бы чуть больше внимания. И, возможно, обратился бы как к одушевленному существу, а не вдруг разболтавшемуся предмету обихода. — И пусть она велит давать моим женщинам больше воды.
— Воля моего господина — высший закон, — Лив замерла, склонившись в позе «достоинство покорности», без лишних слов давая понять, что пожелание лорда принято к сведению и будет исполнено непременно, ежели не вмешаются морские и подземные самолично.
Высокорожденный узник усмехнулся самым краешком губ и вдруг снизошел до прямого взгляда и милостивого кивка:
— Ты можешь более не обременять меня своим присутствием, женщина.
Суровая стражница просияла, как девчонка, внезапно одаренная цветком от предмета безнадежного обожания и, пятясь, удалилась. От волнения она даже ключом в скважину замка не сразу попала и дыхание смогла перевести только после того, как отошла от двери застенка господина Тая на десяток шагов.
Нет для тюремной стражи испытания суровей, чем высокий лорд в заключении!
Как такой знатный господин попал в тюрьму, догадаться несложно. В Калитаре или спустя тысячелетия после его исчезновения, по эту ли сторону экватора или по другую, люди везде и всегда одинаковы. Они алчут богатства и власти. И чем выше поднимается смертный, тем жарче разгорается его жажда. На вершине удерживаются единицы, остальные падают и разбиваются. Но и на самом глубоком дне властители остаются таковыми. Если, конечно же, они подлинные хозяева, а не самозванцы.
Вопрос в другом, что это за тюрьма такая? Неужели… Додумать Лансу не дал Эвит:
— Мда, не повезло господину Таю. Вот ведь судьба! Не открой лазутчик ворота крепости Тенар, не господина Тая ждали бы завтра морские и подземные! А теперь и сам лазутчик у нас же ж, рядышком сидит…
«Ждут морские и подземные? О! Вот оно что!». Разгадка оказалась проста.
Лив коротко и зло рявкнула:
— Заткнись, червь. Не тебе обсуждать судьбы высоких господ. И даже не мне.
И потопала вперед по коридору.
— Лазутчик? — насторожился мурранец, весь при том излучая любопытство.
Сплетник-Эвит сразу же воспользовался случаем.
— Дык, Рыжий Берт — известный проныра. Это он пустил войска наместника в крепость Тенар. Такой скользкий тип, доложу тебе, парень, а, гляди ты, на бабе попался!
Ланс решил поддержать разговор:
— Бабы, да. Это слабое место. Особенно, красивые.
— И ведь не кого-нибудь, а поющую жрицу соблазнил! По-хорошему, надо было и его вместе с девицей замуровать, однако ж нашлась у Берта даже и тут нежная ручка…
У Стражницы слух был, как у летучей мыши, а рык так и вовсе львиный.
— Я молчу, госпожа Лив! Молчу я! — взвизгнул болтливый кухарь.
Первая жизнь островитян. Так вот она какая! Грубая, суровая, сложная и одновременно простая, словно рыбацкая лодка. Знай себе греби веслами, пока она скользит по неспокойному морю древних времен. Дно еще не успело обрасти толстым слоем ракушек-условностей, да и управлять незамысловатым парусом несложно. А если настигнет буря, то жизнь эта оборвется быстро, без всяких затей. Если не считать случаев, когда смерть твоя угодна богам. Чем дольше Ланс провел в стенах тюрьмы, тем крепче становилась его уверенность, что здесь не простое узилище, а жертвенные застенки. Имя заключенного намеренно перечеркнуто мазком крови, а обвинение, напротив, подчеркнуто. Множество признаков, надо лишь вглядеться: и окна выходят только во внутренний двор, и одежда охранников вся расшита оберегами. Очень скоро догадки мурранского археолога подтвердились самым простым способом: об это сказали сами узники.
В следующей камере тоже сидели втроем: две женщины и мужчина с кое-как забинтованной ногой. Скованные вместе.
«Так это же ведьмы и Хил!» — едва не крикнул Ланс, но вовремя прикусил язык. Одной на вид было лет тридцать, второй — шестнадцать, обе с головы до ног покрыты накожными рисунками, но всё же это они — Дина и Лисэт, мать и дочь, вечные соперницы за сердце воина. И на табличке начертано «Кровосмесители».
«Все правильно, — мысленно согласился с приговором Лэйгин. — Если Хил сошелся с Диной, то обладание падчерицей-Лисэт такое же преступление, как разврат с родной дочерью. Древние законы были суровы!»
— Радуйтесь, любезные мои! Время завтрака! — объявила Лив, отпирая камеру.
Дерзкая Лисэт, в упор глядя на Ланса, рявкнула:
— А, и ты тут!
И едва удержалась на ногах, когда гневливая Дина дернула её за цепь:
— Не цепляйся, дура. Есть дела и поважней, чем всем мужикам вокруг строить глазки, — и обратилась к Лив уже смиренно. — Стражница, ты бы за стены нос высунула, а? Буря будет, сильная буря. Страшная буря! Я чую.
