Маленькие сильные ладони Орвы, замершие было, вновь принялись разминать плечи повелителя. Даже конец света — не повод прерывать массаж, тем паче, что всё уже случилось.
— Ну, и что наш герой? — осведомился он, дождавшись, пока шумное дыхание Танет выровняется.
— Жив. Бодр, нагл и, похоже, искренне собой гордится, — отчеканила Наложница. — Как балованный кот: нагадил на ковер и рад.
— Он оскорбил тебя, — отметил лорд, переворачиваясь на спину. — Довольно, Орва, благодарю. Подай теперь халат.
— Позволь мне, господин, — Танет помогла ему одеться и, дождавшись благосклонного кивка, продолжила: — Дело не в оскорблении. Этот беспамятный мотылек-однодневка о настоящих оскорблениях не знает вовсе ничего, да и откуда бы ему знать… Это пустое. Но если из-за него всё изменится, если мы станем такими же безмозглыми и слепыми, как он сам, если… — женщина осеклась и подавилась собственным вздохом. — Я выбрала быть с тобой, мой господин, и умереть с тобой. Тогда, и сейчас, и всегда! И не мурранцу в это лезть! Если теперь всё было напрасно… Клянусь, я сама его убью.
Лорд улыбнулся и погладил ее по волосам, успокаивая.
— Если ты этого хочешь, Танет, он не увидит следующего утра. Ты хочешь?
Она колебалась с минуту, прежде чем ответить:
— Нет. Пока не хочу.
— Ну, а ты, Орва? У тебя прежде выбора не было, но теперь ты больше не моя рабыня. И мы не в Калитаре.
— Если бы морским и подземным было угодно, чтобы я была свободной, то я бы родилась не рабыней, — беспокойно повела плечами Орва. — Я была бы другой, такой, как она, — женщина кивнула на Танет, — или как Лив. Но я прежняя, мой господин, я остаюсь все той же Орвой. Не отсылай меня.
— Не отошлю, милая, не бойся. Вот видишь, Танет, нет причин для тревоги. Или ты чувствуешь в себе перемены?
— Я… — Наложница нахмурилась и потрясла головой, словно хотела вытряхнуть из нее беспокойство: — Ты хочешь, чтобы я сомневалась! Нет, никаких перемен. Я всё та же.
— Никому не под силу изменить тебя, если ты этого не хочешь, — кивнул лорд, протягивая руки к обеим своим женщинам и обнимая их разом. — Вы — прежние, вы обе. Ты, Орва, могла бы донести на меня и получить свободу, но не стала. И ты, Танет, сама пришла, чтобы разделить заключение и казнь с мятежником. Даже боги не могут этого отменить.
— Я сделала бы это снова, — прошептала Танет. — Тот последний день в Калитаре… Это был самый прекрасный день.
— Ну так поблагодари мурранца хотя бы за то, что теперь ты это помнишь. Он — всего лишь человек, не делай его слишком значимым. Его свидетельство помогло нам вспомнить первую жизнь и только.
— Но… — подала голос Орва. — Но если теперь он расскажет о нас? И все эти люди снова появятся здесь, чтобы мешать нам, и глазеть на нас, и смеяться над нами, будто мы шуты… Может быть, лучше все-таки его убить, пока он не заговорил?
— Вот-вот, — согласилась Наложница. — И я о том. Мы всегда были осторожны, а теперь…
— Не придется, — прервала этот тревожный ропот Лив, довольно бесцеремонно вторгаясь в обитель лорда Тая. — Ланс будет молчать, а если и заговорит, то так, что ему никто не поверит.
— Ты уверена? — требовательно насела на нее Танет.
— Ты ручаешься? — подхватила Орва.
А господин Тай только бровь выгнул и улыбнулся загадочно. Он-то знал.
— Если я в чем и уверена, то только в том, что Ланс — жадина, — отрезала Стражница. — Он не станет делиться своим Калитаром ни с кем, и дело тут не в деньгах или славе. Нет нужды от него избавляться. Он сделал свое дело и теперь хочет остаться с нами.
— Но он… человек, — возразила Наложница.
— А мы тогда кто? — усмехнулась Лив. — Морские и подземные?
— А я бы не стал исключать такую возможность, — негромко заметил лорд. — Орва, милая, скажи им то, что недавно говорила мне.
— Я подумала… — нерешительно начала рабыня и осеклась, но, подбодренная кивком господина Тая, продолжила: — Когда Калитар… погиб, должны были погибнуть и наши боги. Но мы… мы ведь были последними и, к тому же, мы были жертвами, посвященными морским и подземным. Что, если они вошли в нас, и наполнили нас… Если кувшин разбит, вино можно разлить и по чашам.
— Хм… — Танет в сомнении прикусила губу. — Ну, хорошо. А как же тогда Келса? Она тоже была с нами в тюрьме, значит, она тоже — чаша? Но мурранец выпустил ее там… тогда…
— Тот, кто мешает правосудию, становится преступником сам, — пожала плечами Лив. — Как знать, вдруг он занял ее место? — и, видя их недоверие, настойчиво продолжала: — Я вот что вспомнила… У меня ведь прежде не было стражника-новичка. Нас всегда было двое, я и пёс. А тут вдруг Ланс… Он был с нами и он умер с нами в наш Последний День. И еще эти стихи… Откуда бы ему знать песню, которой даже нам было не вспомнить?
— Поживем — увидим, — подытожил лорд. — Согласитесь, пока еще рано о чем-то судить. Кстати, у нас есть способ проверить. В следующем году или чуть позже должна вернуться Салда. Или Лунэт. Тогда и узнаем все наверняка. А Лэйгин… Что он намерен делать теперь, Лив?
— О! Я отвела его на старый маяк — после небольшого ремонта там вполне можно жить. И он собирается написать книгу. О Калитаре и о нас.
— Что я говорила? — усмехнулась Танет. — Книга!
— Ну, это будет не научный труд, — Лив улыбнулась. — Просто роман, которому все равно никто не поверит. А нам… Калитару и нам разве не нужен Летописец?
Эпилог
Ланс и Верэн. Год спустя.
Провожать Верэн на пирс пришел только Ланс. Со всеми остальными эспитцами барышня Раинер попрощалась еще накануне. Лорд Тай оказал любезность и разрешил устроить пикник на личном пляже. Никаких особых изысков не затевали, накануне Летнего фестиваля островитяне были по-особенному прижимисты, но танцы под граммофонные пластинки удались на славу.
Но Ланс все же не упустил случая поговорить с Верэн наедине. За год они как-то незаметно для самих себя крепко подружились. Девушка тянулась к знаниям, а для ученого она представляла собой интереснейший материал для исследований. Как-никак, только Лэйгин и знал, чья душа воплотилась в тело миниатюрной хадрийской девчонки. О том ведал еще Берт Балгайр, но контрабандист бесследно сгинул и не подавал о себе вестей. Оно к лучшему: и Лив спокойнее, и Лансу веселее, и у Верэн перед глазами не маячил вечный соблазн в лице Лазутчика. Девушка исправно трудилась под началом имперской эмиссарши, учила вирнэйский, и прочитала за этот год больше книг, чем за всю свою жизнь. Она вполне вписалась в размеренную жизнь Эспита, но надевать белое платье Куколки на предстоящем Летнем фестивале отказалась наотрез. Как и оставаться на острове.
Как-то в феврале, когда они сидели у Лив, пили чай с яблочным пирогом и собрались перекинуться в картишки, Верэн вдруг заявила:
