— Что это было? — с тревогой в голосе спросила Кити.
— Не знаю. Ничего, — растерялась я.
— Хорошо, что ничего. Не пугай меня, Рита. Ты — моя единственная подруга. Ведь мы — подруги, правда?
— Правда, — сказала я неуверенно, каким-то неожиданно севшим голосом.
— Тогда, пожалуйста, больше не целуй меня так. Так… — так и не смогла подобрать слова смущённая Кити.
— Ладно, — сказала я и отвернулась от неё, сидя на диване и притянув к лицу колени в чёрных домашних рейтузах.
Так и сидела, пока Кити тихонечко не ушла, на прощание легонько погладив меня по голове, будто тяжелобольную. У соседей сверху ряженые лесбиянки из группы «ТаТу» громко кричали, что их не догонят, а мне не к кому было пойти со своей болью.
Молодость — пора ошибок и разочарований. Я всё рассказала маме. Она уже пару лет как занималась обустройством личной жизни, при этом делая вид, что дочь для неё главнее многочисленных неудачных романов. Жить моя мама привыкла хорошо, поэтому очень удивилась, что деньги от не вовремя проданной за копейки дедовской квартиры кончились и нужно как-то зарабатывать себе на хлеб и шубы. Решила продать прадедушкин готический шкаф, и тут ей несказанно повезло. В нём обнаружилась фальшивая полка и тайник с царскими червонцами. Мама со слезами на глазах поклялась экономить и выучить меня в ВУЗе. А пока она, как в старое доброе время, продавала старые денежки за новые и ждала, когда же мне стукнет восемнадцать, чтобы с чистой совестью сказать мне «гуд бай». А тут я совсем некстати подвалила к ней со своей страшной проблемой. Мол, жить не могу без любимой подружки, спать не могу и есть, люблю, и всё тут.
Недаром маме в школе советовали показать меня врачам. Убедившись, что я не шучу, маман проплакала всю ночь и решила отвести меня к семейному врачу, другу дедушки. Этот седовласый павиан за мзду в пару золотых и отправил меня по блату к своему ученику в частную клинику. Средневековье какое-то. Как будто эти люди не смотрят телевизор, не читают газет, а про Интернет вообще не слышали. Обрадовались дружно, что моя лесбийская склонность только-только проявилась, объявили её болезнью и пообещали маме, что задавят её в зародыше при помощи сеансов психотерапии, физиотерапии и безвредной секретной кремлёвской химии. Вернут мне нормальную ориентацию, а заодно вылечат от агрессивности, маниакальной привязанности к чёрному цвету, громкой мрачной музыке и готической эстетике. В общем, развели мою маму по полной программе.
Два летних месяца перед десятым классом я пролежала в клинике. Загнала меня маман туда, конечно же, обманом. Сказала, что мне необходимо пройти двухдневное обследование по поводу семейных заболеваний. Мол, голубая кровь, дурная наследственность плюс отец алкоголик. Тебе шестнадцать, нужно провериться, потом будет поздно. Короче, запугала девочку. Жаль, что мне потом не пришлось писать сочинение, как я провела лето. Получила бы «Буккера», как минимум. Может, потом, когда время будет, ещё напишу романчик про клинику «Эйфория», заработаю денег на старость. А пока я держу историю про больничку в тайне. Даже от Кити. Чудесно провела время, между прочим. Обращались со мной в клинике как с королевой в изгнании, предельно вежливо и обходительно: ещё бы, ведь моё лечение оплатили золотом! Только вот сбежать не давали: решётки, тройная сигнализация, охрана. Но я даже и не пыталась сбежать, морально подкошенная предательством родной матери. Интересные беседы, лекции, страшные учебные фильмы, ещё и химические препараты — всё как я люблю. Меня даже не кололи, зная мою непереносимость боли, всё вводилось перорально.
Ещё там, в «Эйфории», я познакомилась с интересными людьми. Юрий Олегович, чудесный доктор, все силы положивший на борьбу с перверсиями, тратил на меня реально много времени и сил. Так старательно потел, так убедительно заикался, что я ему верила. Верила, что он действительно хочет сделать из меня нормальную девушку, чтобы в будущем трахнуть. Я видела, что он на меня смотрит, как удав на кролика, чувствовала нежной кожей, как он хочет меня. И я даже сначала была не против — опыта с мужчиной в летах у меня не имелось, но потом он перестарался в своей атаке на мою психику, и я передумала. Достаточно ему будет насилия над моим мозгом, решила я. К тому же он старый, толстый, отвратительно лысый и совершенно меня не понял. Я любила Кити, и моя любовь была обречена, а меня пытались лечить непонятно от чего.
Там же, в «Эйфории», у меня случился первый настоящий лесбийский опыт. Мне понравилось. Девушку пытались лечить от того же самого. Мы занялись сексом в знак протеста, наспех и в антисанитарных условиях. Хорошо, что у девчушки, имени которой я не узнала, опыта и терпения оказалось предостаточно. Если учесть, что туалеты в клинике наверняка были утыканы камерами, Юрию Олеговичу, несомненно, удалось насладиться плодами своей работы и понять, что он потерял. На показательной беседе с доктором при маме я сказала, что мне нравятся мальчики, я думать не хочу о сексе с девочками, хочу в будущем завести семью и детей. И ни капли не соврала. Я не хотела думать о Кити, мысли приходили сами собой. Юрий Олегович и мама прослезились. Меня выписали. С мамой я практически больше не разговаривала. Хотя мне её жаль. Она получила огромный комплекс вины. Мы не смогли жить вместе. Через год она поменяла нашу трёшку на однушку с доплатой в нашем же доме. Доплату оставила мне в наследство и укатила жить в Канны. Дедовских червонцев ей хватило на домик на побережье, где она, надеюсь, счастливо живёт с молодым бойфрендом. Моей маме ещё нет сорока, и она прекрасно выглядит. Мы с ней иногда перекидываемся пустыми формальными фразами в Интернете, она всё время зовёт меня в гости, хотя прекрасно знает, что я никогда не приеду. Скорее уж к папе в Архангельск. Только он не зовёт.
Последний школьный год получился сумбурным и перенасыщенным. Мы с Кити по-прежнему сидели за одной партой и мило общались в школе, но между нами искрилось невидимое напряжение. Кити наставила себе заклёпок по всему телу и даже сделала тату на спине. Она теперь считала себя настоящей эмочкой с разбитым несчастной любовью сердцем и никого к себе близко не подпускала. Особенно меня. Любое моё прикосновение казалось ей подозрительным. Я же, понимая всю тщетность своей любви к Кити, пустилась в череду любовных приключений с представителями обоих полов в надежде заглушить своё чувство. Но чувство упрямо росло и только обострялось от романов с нелюбимыми партнёрами. Отчаявшись побороть его, я решилась на крайнюю меру.
Сразу после школы выскочила замуж за огромного волосатого басиста группы «Скуллс» по кличке Блэк. Меня тогда все звали не иначе, как Ритуал. А иногда — королева Ритуал. Кити, естественно, проходила свидетельницей на этом трагифарсе. И мы с ней даже пару раз официально обнялись и поцеловались — ради чего, наверное, только и стоило выходить замуж. У нас была шикарная свадьба в клубе «Арктика» с чёрным свадебным платьем, похоронным кадиллаком, ночным концертом друзей и, наконец, брачной ночью при свете факелов в фамильном склепе. Надеюсь, дед и прадед в гробах не перевернулись.
Прожили мы с мужем ровно два месяца, и то так долго, потому что месяц не просыхали после свадьбы. Как только я протрезвела, мне хватило недели, чтобы понять, что Блэку не место в моей и так непомерно чёрной жизни. К тому же он систематически не спускал за собой воду в туалете, курил в постели и колол меня снизу своей мудацкой небритостью — так что формальных поводов для развода у меня накопилось предостаточно. Но главное, Блэк не сошёлся характером с Карменом. Ворон просто возненавидел Блэка и в его присутствии беспрестанно заливался хриплым карканьем, что делало жизнь совершенно невозможной. Нельзя же держать птицу всё время в клетке под пледом. И я выгнала Блэка.
