— Ужас, — буркнула себе под нос сестра Утта. — Я похожа на одного из тех лицедеев, что дают представления на улицах в дни праздников.
— Вовсе нет, — возразила Мероланна.
Жрица не могла разглядеть ее из-за целого облака пудры. Юная горничная Эйлис явно переусердствовала в своем желании сделать лицо Утты как можно белее.
— Вы выглядите на редкость привлекательно, — заверила герцогиня. — Настоящий благородный господин.
— Но мне вовсе ни к чему походить на благородного господина, — проворчала сестра Утта. — Насколько я понимаю, цель нашего нелепого маскарада — выдать меня за простого слугу. Впрочем, и за слугу, и за господина меня может принять только слепец. Я пожилая женщина, ваша светлость. И как я согласилась на такую безумную затею?
— Вы должны мне доверять, сестра Утта, — заметила герцогиня, щеточкой стряхивая с лица жрицы Зории излишек пудры.
Юная горничная закашлялась, и Мероланна жестом приказала ей выйти из комнаты.
— Увы, сама я не могу отправиться туда, — продолжала герцогиня, когда они остались в спальне одни. — Я обязана присутствовать на церемонии благословения, которая, судя по всему, будет чрезвычайно пышной. В Южный Предел прибыл сам герцог Карадон. Братья Толли стремятся укрепить свое положение всеми возможными способами и хотят, чтобы мы, Эддоны, содействовали им. Если я откажусь участвовать в церемонии, пусть даже под благовидным предлогом, они не простят мне этого. Вам, моя дорогая, выпала самая ответственная роль.
«Роль, которую я вряд ли сумею сыграть», — про себя добавила сестра Утта.
Вслух она сочла за благо не возражать, лишь взглянула на Мероланну как можно строже. Жрицу Зории все сильнее пугало безрассудство герцогини, проявлявшееся во всем, что касалось ее потерянного сына Мероланна совершенно забыла об осторожности. Ее планы становились все более смелыми и причудливыми, как будто действовать предстояло не в изобилующей опасностями реальности, а в некоей авантюрной пьесе, где клинки сделаны из картона, а вместо крови проливаются потоки краски. Сестре Утте в этой пьесе досталась роль солдата, беспрекословно выполняющего приказы командира.
— Боюсь, ваша светлость, я не вполне понимаю, на что вы рассчитываете… — нерешительно начала жрица.
— Конечно, вы не можете меня понять, — перебила ее герцогиня. — Понять чувства матери, потерявшей свое дитя, может только другая мать. Поэтому делайте то, о чем я прошу, ведь каждый шаг мне подсказывает сердце.
Сестра Утта тяжело вздохнула в ответ.
Наконец переодевание было закончено, все узлы и пряжки непривычного мужского костюма завязаны и застегнуты. Сестра Утта в последний раз бросила сокрушенный взгляд на несуразное создание, в которое она превратилась по милости Мероланны. Из зеркала на нее глянул пожилой невысокий слуга, одетый в длинный коричневый кафтан и бесформенную шляпу. Сестра Утта с содроганием поглядела на свои ноги, обтянутые узкими штанами и выставленные на всеобщее обозрение. Что ж, придется смириться с бесстыдством, сказала она себе, ведь мужчины не видят в этом ничего зазорного.
— Думаю, ни один костюм на свете не может сделать женщину по-настоящему похожей на мужчину, — заметила она, покосившись на герцогиню. — Различия в строении лица слишком бросаются в глаза.
Сестра Утта провела пальцем по своему подбородку, слишком круглому и мягко очерченному.
— Ничего, это можно исправить, — заявила Мероланна, обматывая вокруг шеи жрицы Зории длинный шарф, скрывший половину лица. — Сейчас холодно, и никого не удивит, что вы так закутались. Особенно сегодня.
— Вы уверены, что мы поступаем разумно?
Сама Утта дала на этот вопрос отрицательный ответ и теперь разрывалась между здравым смыслом и преданностью Мероланне.
— Честно говоря, сестра Утта, меня совершенно не волнует, разумно мы поступаем или нет, — призналась герцогиня.
Она хлопнула в ладоши, и в спальню вошла маленькая горничная.
— Помоги мне надеть драгоценности, Эйлис, — обратилась к ней герцогиня. — Вам лучше не терять времени, — добавила она, повернувшись к сестре Утте. — Сейчас зима, темнеет рано. У нас есть всего лишь несколько часов.
Сестра Утта сомневалась, надо ли так спешить, но говорить об этом не стала. Мероланна сама признала свой замысел неразумным, и спор о его деталях не имел ни малейшего смысла. К тому же за долгие годы знакомства с герцогиней жрица Зории убедилась в том, что переспорить Мероланну — трудная задача, требующая тщательной подготовки и немалых усилий.
— Хорошо, — кивнула она. — Когда я вернусь, незамедлительно явлюсь к вам, как мы условились.
— Я так признательна вам, моя дорогая, — изрекла Мероланна, не поворачивая головы, ибо горничная застегивала у нее на шее ожерелье, громоздкое, как якорная цепь. — Не представляю, что бы я без вас делала.
* * *
Мэтт Тинрайт позволял себе взглянуть на нее лишь изредка и тут же поспешно отводил глаза. Он боялся, что вожделение и сознание собственной вины сияют в его взоре так же ярко, как свечи, горящие в алтаре.
Только один раз Элан М'Кори повернулась в его сторону, и глаза их встретились в пронизанном светом пространстве храма Тригона. Не менее полусотни шагов отделяло Тинрайта от предмета его страсти, но он почти физически ощутил взгляд Элан и едва сдержал блаженный вздох. Несмотря на торжественную церемонию, на ней было черное платье и вдовья вуаль, правда не такая густая, как обычно. Казалось, из всех жителей Южного Предела она одна по-прежнему скорбит о Гейлоне Толли. Возможно, так и было в действительности. Тинрайт до сих пор не понимал, что привязывало Элан к Гейлону — надежда на удачное замужество или любовь. Но Мэтт давно уяснил, что женское сердце — непостижимая загадка для мужчины, и оставил всякие попытки эту загадку разгадать.
Хендон, младший брат погибшего герцога, стоял рядом с Элан. Его серо-голубой костюм с черной отделкой можно было бы назвать воплощением элегантности, если бы не слишком пышные рукава: в них руки Хендона выглядели слишком толстыми, толще ног. Если взоры Мэтта Тинрайта неодолимо приковывала Элан, то у правителя Южного Предела она не вызвала никакого интереса. Хендон Толли не удостоил ее ни единым взглядом или словом и все время шептался с королевой Аниссой, расположившейся по другую сторону от него. Королева впервые после рождения ребенка вышла из своих покоев. Она была бледна, но выглядела довольной и счастливой. Внимание и любезность правителя Южного Предела, несомненно, находили у нее самый радостный отклик.
Рядом с королевой стояла няня, державшая на руках новорожденного принца. Посмотрев на крошечное розовое личико под кружевной оборкой чепчика, Мэтт Тинрайт невольно задумался о том, какая странная судьба у этого малютки. Если бы Олин Алессандрос появился на свет несколько месяцев назад, он стал бы младшим ребенком в большой семье, счастливым отпрыском могущественного и мудрого монарха, в чьем королевстве парят мир и благоденствие. Будущее не сулило бы ему никаких забот и тревог, за исключением тех, что неизменно выпадают на долю сильных мира сего. А сейчас младенец остался на свете почти без защиты: один его брат погиб, другой бесследно исчез, та же участь постигла сестру. Отец, ни разу не видевший сына, томился в плену. Прежде Мэтт Тинрайт и не думал, что можно сочувствовать грудному младенцу, не способному осознать всей тяжести своего положения, но маленький принц Олин пробудил в его душе чувство, весьма похожее на жалость. Воистину это было удивительно. Особенно если учесть, что младенец с рождения обладал всеми благами, о каких Тинрайт страстно мечтал.
