— Давайте говорить откровенно, госпожа, — продолжал Давет. — Пришли страшные времена, и честность необходима нам всем. Мой господин Лудис Дракава держит вашего отца в плену, как бы мы это ни называли. Мы ожидаем либо огромного выкупа золотом, либо нечто куда более ценное: частью выкупа должны стать вы, прекрасная принцесса. — Его улыбка снова стала слегка насмешливой. Он смеется над ней? Или над самим собой? — С точки зрения Иеросоля, смерть вашего старшего брата усложняет положение и задерживает выплату выкупа. Король у нас, мы не причинили ему вреда. Для чего нам в таком случае убивать принца? Вы задаете мне вопросы по единственной причине: я чужой в этом замке… и не могу считаться вашим другом. О последнем обстоятельстве я очень сожалею. Совершенно искренне.
Бриони не позволяла себе расслабиться. Посол был слишком вкрадчивым, слишком проворным — наверное, она должна чувствовать себя перед ним, как мышь перед удавом. Но эту мышь не так легко смутить.
— Да, пожалуй, я спрашиваю именно потому, что вы чужак и не друг. А еще потому, что брата убили, по всей видимости, туанским оружием. Таким, какой висит у вас на поясе.
Давет посмотрел на свой кинжал.
— Я бы показал его вам, принцесса, и вы бы убедились, что на нем нет следов крови. Но ваш капитан гвардейцев накрепко привязал его к ножнам, прежде чем привести меня сюда.
Бриони перевела взгляд на Ферраса Вансена, который сначала избегал ее взгляда, а потом стал смотреть на принцессу, не отрывая глаз. Он встретился с ней глазами, покраснел и уставился в пол.
«Он что, сумасшедший?» — недоуменно подумала Бриони.
— Он предпочел бы забрать его совсем, — продолжил Давет, — но наши мужчины, достигшие совершеннолетия, никогда не расстаются с оружием. Разве только в постели.
Бриони покраснела — единственная из всех присутствующих.
— Вы очень много говорите, лорд Давет, но очень мало по существу, — сказала она. — Нож можно вымыть. А отмыть или изменить репутацию не так просто.
— Мы снова скрестили клинки, ваше высочество? — Глаза посла широко раскрылись. — Проверим боевые качества друг друга? Нет, пожалуй, я не приму ваш вызов. Я чувствую: вы из тех воинов, что не обмениваются ударами, а сразу бьют в самое сердце. Что вам известно обо мне, принцесса?
— Больше, чем мне хотелось бы. Шасо рассказал нам о случившемся с его дочерью.
И на этот раз, к удивлению Бриони, на лице посла отразились вовсе не стыд или раздражение от того, что его поймали, а неподдельный гнев. Как у бога Перина, когда тот проснулся на горе Ксандос и обнаружил, что у него похитили молот.
— Значит, он рассказал…
— Да. Ваша жестокость заставила ее уйти в храм, и там она умерла.
Теперь гнев Давета вылился в нечто еще более странное: в его глазах вспыхнуло пламя, напомнившее принцессе тот огонь, что озарял твердые, как камень, черты лица Шасо. Впрочем, это не удивительно — они же родственники.
— Да, она умерла. И он сказал, что я довел ее до смерти?
— Это правда?
На мгновение посол прикрыл глаза, и Бриони увидела, какие густые у него ресницы. Когда Давет поднял веки, взгляд его был прикован к Бриони.
— Правда бывает двойная, моя госпожа. Одна правда — я разрушил жизнь девушки из благородной семьи. А вторая состоит в том, что я любил бедняжку, а ее репутацию очернили безмозглые женщины, распространявшие во дворце сплетни. Ущерб от них был неизмеримо больше. Когда родной отец выгнал девушку из дома, я приютил ее. Мы стали близки, но она не смогла пережить, что родители отвергли ее и навсегда вычеркнули из своей жизни. Она надеялась — и это, на мой взгляд, было глупо, — что однажды они позовут ее обратно. Именно поэтому она и решила уйти в храм. Она там умерла? Да. От разбитого сердца? Да, возможно. Но кто разбил ее сердце?
Он тряхнул головой и впервые посмотрел вокруг — на аристократов Южного Предела, собравшихся в Тронном зале. Едва он отвернулся, Бриони почувствовала, что невольно подалась вперед.
— Кто разбил ее сердце? — еще раз спросил посол негромко, но страстно. Он обращался ко всем присутствующим. — Даже мудрейшие не дадут однозначного ответа на мой вопрос.
Бриони откинулась на спинку кресла. Она уже не была так уверена в своей правоте. Вельможи, особенно члены совета, смотрели на нее с подозрением. На сей раз она не винила их. Ведь на какое-то время ей показалось (должно быть, придворные это заметили), что в зале не осталось никого, кроме нее и темнокожего посла.
— Значит, вы обвиняете Шасо в смерти его собственной дочери? — спросила Бриони.
— Мудрые люди знают, что нет ни правых, ни виноватых, потому что правда изменчива, — пожал плечами Давет. — В таком веке мы живем.
— И вы не станете прямо отвечать на мой вопрос, поскольку в рассказанной вами истории вы вовсе не выглядите подлецом. Но если вы именно так относитесь к данному случаю — думаю, вы легко поверите, что Шасо убил моего брата.
— А разве он еще не признался? — Посол несколько удивился. — Мне говорили, он взял вину на себя. Я думал, вы спрашиваете меня об убийстве вашего брата лишь потому, что я соотечественник Шасо и мог быть его сообщником. Но уверяю вас… Каждый взрослый туанец знает, что Шасо всегда меня ненавидел. — Давет нахмурился. — Однако если он не признался в содеянном, это меняет дело. Я не буду считать его убийцей.
— Что? — Голос Бриони прозвучал гораздо громче, чем она того желала.
Гейлон Саммерфильдский посмотрел на нее с укором. Ей сразу же захотелось заковать герцога в кандалы или наказать еще более жестоко — королевы обычно так и поступали. Почему бы принцессе-регенту не последовать их примеру? У Давета множество недостатков, но он хотя бы не морщится, как старый слуга, когда она повышает голос.
— Вы шутите? — спросила посла Бриони. — Вы же его ненавидите. Это слышно в каждом вашем слове, в каждом взгляде!
— Я не люблю его, — покачал головой посол. — Он считает меня виновником своего несчастья. А я считаю, что он нанес мне не меньший, а то и больший ущерб. Но моя неприязнь к нему не означает, что он убийца. Я не могу поверить, чтобы Шасо убил кого-то, тем более члена вашей семьи.
— Что вы имеете в виду?
— Всем известно, как Шасо чтит долг чести перед вашей семьей. Когда мой отец сражался с предыдущим автарком Парнадом Недремлющим, Шасо не приехал к нему на помощь — он не мог нарушить клятву, данную вашему отцу. И теперь меня спрашивают, мог ли он убить сына Олина? В пьяном виде и предательски? Возможно, в Ксанде есть и более несгибаемые люди, чем Шасо дан-Хеза, но я таких не встречал.
Услышанное еще больше поколебало уверенность Бриони, и не только в отношении виновности Шасо. Неужели Давет — чудовище? Может быть, его просто не понимают? Ведь многие считают Баррика неприятным и жестоким, потому что не знают его.
«Баррик! — Принцессу вдруг охватила тревога. — Он лежит больной в постели. Я должна пойти к нему».
