В голосе нью-йоркского таксиста на другом конце линии прозвучала странная обида:
— Я знаю, что такое логическая петля. Я много чего знаю, мистер. Я хорошая программа.
На Рэмси не могла не произвести впечатления его способность к реагированию, тем более что перед ним был представитель раннего поколения псевдоискусственного интеллекта. Бизли действительно был хорошей программой.
— Знаю. Тогда слушай меня. Орландо Гардинер в коме, то есть не может действовать сознательно. А я юрист его друга Саломеи Фредерикс; кажется, Орландо зовет ее Сэм. И я хочу помочь.
— Фредерикс, — поправил агент, — Он зовет ее Фредерикс.
Рэмси пришлось подавить вопль восторга. Бизли пошел на контакт! Выходит, его программы более гибкие, чем можно было предположить.
— Правильно, все правильно. Но чтобы помочь им обоим, мне нужна информация, Бизли. Мне нужен доступ к файлам Орландо.
— Родители Орландо пытались меня пришить, — почти угрюмо сообщил Бизли.
— Они не понимали ситуации. И не могли понять, почему ты не позволяешь им увидеть файлы Орландо. Они тоже хотят помочь.
— Орландо приказал мне никому не показывать его файлы, ничего в них не менять, и ничего не стирать.
— Но это было до его… несчастного случая, до его болезни. И теперь очень важно, чтобы ты позволил мне помочь. Обещаю, что не дам родителям Орландо тебя отключить… то бишь пришить. И помогу вернуть Орландо, если это можно сделать.
Сейчас он воспринимал Бизли как живое существо, хотя и странное. И едва не различал его в темноте — существо с ногами, твердой оболочкой и переменчивыми, но зациклившимися мыслями. И Рэмси казалось, будто он выуживает рыбину из воды — на длинной, но очень тонкой леске…
— Ты больше не можешь ждать, пока Орландо даст разрешение на что угодно, — добавил он. — И должен следовать первоначальному духу его команд.
«Господи, — подумал он, — Если что-то и способно спалить логику Бизли, то именно это. Вряд ли найдется много людей, у которых не возникнет проблем с такой концепцией». И, словно в доказательство того, что тревога оказалась пророческой, темнота долгое время оставалась живой, но угнетающе безмолвной.
Однако когда существо заговорило, его слова не содержали отказа от нечеткой логики и не стали протестом на попытку проникновения в запретную область. Зато они настольно изумили Рэмси, что он совершенно забыл и про глуповатый голосок, и про странные обстоятельства этого разговора:
— Я спрошу его. Вернусь через пару минут.
И агент исчез. Линия в пустоту стала порванной леской.
Рэмси плюхнулся на кровать, совершенно сбитый с толку. Спрошу его? Кого? Орландо? А не мог ли этот компьютерный агент каким-то образом свихнуться? Способны ли на такое программы? Или его слова означают нечто такое, чего он не смог понять?
Рэмси долго лежал в темноте, перебирая разные версии. Потом встал и сделал себе бутерброд. Взял молоко, еще вечером оставленное на кухне согреваться и случайно забытое, и пришел в гостиную, чтобы есть, просматривать заметки и ждать.
Бестелесный голос Аннелизы, объявивший о вызове, вырвал его из полусна. А стопка бумаг — Рэмси так и не смог избавиться от старомодной привычки, приобретенной от отца — с сухим шлепком соскользнула на пол.
— Вас кто-то вызывает, — напомнила Аннелиза, когда он собирал бумаги с пола.
Ох уж эти машины, чтобы мы без них делали? Если бы все реальные люди исчезли, то сколько прошло бы времени, прежде чем кто-то из нас это заметил? Или, что более вероятно, но менее приятно, представим себе, что бывшая ассистентка умерла, а он об этом не знает. Ее голос и тогда будет будить его, правда теперь уже в сущности из могилы.
— Ответить на вызов, — резко ответил он, собрав бумаги — раздраженный на самого себя, но и полный мрачных предчувствий, словно так до конца и не вышел из недавнего сна.
— Все в порядке, я могу с тобой говорить, — произнес голос таксиста безо всякой преамбулы. — Но не думай, что ты чего-то добился, потому что это не так.
— Бизли, с кем ты только что разговаривал?
— С Орландо, — невозмутимо ответил агент.
— Но он же в коме!
Быстро, но с оттенком гордости в словах Бизли рассказал о своих полуночных вторжениях и тайных разговорах с хозяином.
— Но этот фокус срабатывает только на определенных стадиях сна, — пояснил он. — Когда возникает нечто вроде несущей волны, понимаешь?
Тут Рэмси понял, что на него свалилась первая серьезная этическая диллема. Если это правда, то все следует рассказать родителям Орландо. Скрыть от них возможность общения с их коматозным ребенком — не только непрофессионально, но и нечеловечески жестоко. Но даже если он поверит набору программных кодов, а не врачам, то решение все равно будет непростым. После рассказа Ольги Пирофски Рэмси последние несколько дней разведывал кое-какие тропки, и то, на что он там наткнулся, начало его пугать. Если его подозрения верны, то любой, кто развеет убежденность в том, что Орландо Гардинер и Саломея Фредерикс находятся вне пределов досягаемости, подвергнет и их самих, и их семьи реальной и смертельной опасности.
Он взвесил проблему и решил, что середина ночи, особенно если позади всего два-три часа сна, — не лучшее время для принятия решений.
— Ладно, я тебе верю, — сказал он и немного истерично рассмеялся.
А ведь я разговариваю с воображаемым мультяшным существом. И оно мой единственный контакт со свидетелем происходящего сейчас преступления, напоминающего геноцид. Да, и еще этот свидетель юридически мертв.
— Я-то верю. Но миллионы других людей не поверят. Так что давай говорить.
И где-то в темноте, которая не была местом, и в часы, когда большая часть людей бродит по самым дальним коридорам снов, они стали говорить.
Дульси запустила цикличную программу, оставив сим спать (точнее, имитировать сон) и готовясь к перемещению. Подергивания и прерывистое дыхание опустевшего сима отражали состояние самой Дульси, словно инструмент частично впитал чувства владельца.
Владельцев, — напомнила она себе, — во множественном числе. В конце концов, у этого сима два хозяина и повелителя.
Ради, как она себе сказала, духа хорошей организации (но также, что она тайно понимала, ради поддержания определенной дистанции между ней и довольно настырным нанимателем), Дульсинея Энвин соорудила виртуальный офис для «проекта Иноземье» — или «проекта Дред», «ужасного проекта», как она его мысленно называла, намеренно воспользовавшись игрой слов. То были кое-как собранные программные блоки, стандартное рабочее помещение с венецианскими окнами, за которыми открывался вид на выбранную Дредом сцену — холодную и угловатую версию ночного Сиднея, наводившую на Дульси сильную тоску. Она могла бы предложить и другой вид, к тому же никто не мешал заменять его любым другим во время одиночных дежурств, но в последнее время она поймала себя на том, что безропотно уступает прихотям нанимателя.
