И разумеется, если бы эти люди были его врагами, то они могли бы запросто схватить Пола, пока он спал…
Миссис Пэнки оперлась о пыхтящего мужа-коротышку и помахала Полу, другой рукой удерживая потрепанную шляпку, так как ветер посвежел:
— О, погляди на лодку, Сефтон! Какое благородное маленькое судно!
Это совпадение, решил Пол, вот и все. Оно поразило его в самое уязвимое место, но тем не менее это совпадение.
Но если Пэнки не были его врагами, думал Пол, пока на северном берегу мимо них скользила зелень Хэмптон-Вика, им определенно удалось его отвлечь, и это, возможно, в конечном итоге могло оказаться вредным. Правда состояла в том что у него имелось нечто вроде цели, и со времени перехода в эту другую Англию он, насколько Пол мог судить, не приблизился к ней ни на йоту.
Ее голос (голос женщины-птицы из его снов) говорил с ним устами неандертальского ребенка и поведал, что делать. «Ты говорил, что придешь ко мне, — упрекала она. — Дом странника. Ты должен отыскать его и освободить ткача».
Но кто или что этот ткач? И где (здесь или в любом ином мире) Пол мог найти нечто настолько неопределенное, как «дом странника»? Это все равно что быть отправленным неизвестно кем, неизвестно зачем и неизвестно куда.
«Может быть, я и есть этот странник, — вдруг подумал Пол. — Но если да, и если я отыскал свой дом, то мне ничего больше не нужно, разве не так? Я был бы дома… Или я действительно должен отыскать мой дом, но именно здесь, в этом самом Лондоне?»
Перспектива реально что-то сделать увлекла его, и на мгновение им овладело искушение развернуть лодку и поплыть обратно к искалеченному сердцу Лондона. Пол знал наверняка, что дом в Кэнонбери, в котором он жил, к этому моменту уже должен быть построен (большую часть домов на его улице возвели во времена Георга), но оставался открытым вопрос: а уцелело ли хоть что-то от дома? Ведь, судя по всему, ближе к центру города мертвых было гораздо больше.
Казалось, что чем больше он думает об этом, тем сложнее все становится — ведь слово «странник» могло иметь столько разных значений. Но о чем еще Полу было думать?..
— Он опять ее запутал, мистер Джонсон. Остановись, дорогой, или ты порвешь нитку! Решительно, мистер Джонсон, вы обязаны помочь моему Сефтону.
Пол тихо вздохнул, его мысли снова рассеялись как плавучий мусор, покачивающийся на мутных волнах.
Темза сужалась по мере того, как они приближались к Хэмптон-Корту. Здесь Пол впервые увидел нечто напоминающее нормальную английскую жизнь. Как он вскоре узнал, люди сюда пришли после первого похода треножников, и через несколько месяцев здесь начала формироваться община беженцев. О таких поселках даже возвещали необычные по теперешним временам столбы дыма: жители смело жгли костры и занимались торговлей на открытом месте, под защитой часовых, расставленных по периметру в одну милю, оснащенных сигнальными зеркалами и несколькими драгоценными ружьями. Но Пол предположил, что у них подготовлены и укрытия, куда люди, наподобие кроликов, щиплющих травку на склоне холма, спрячутся при первом же намеке на опасность.
Миссис Пэнки обрадовалась, увидев наконец несколько маленьких селений, и когда они сделали первую остановку в одном из них, она так быстро выбралась из лодки, что едва не перевернула ее.
Человек с рычащей собакой на веревочном поводке дал им буханку хлеба в обмен на новости с востока. Когда Пол рассказал о том, что он видел всего несколько дней назад в центре Лондона, мужчина горестно покачал головой:
— Наш викарий в Чизвике сказал, что город сожжен за его скверну. Но я не могу представить, как город может быть настолько скверным.
Далее мужчина сообщил, что в самом Хэмптон-Корте имеется некое подобие рынка и что это лучшее место, где можно узнать новости, а для четы Пэнки — и шанс осесть в одной из местных общин.
— Оно, конечно, обузу себе на шею никто вешать не станет, — добавил он, бросив задумчивый взгляд на Ундину Пэнки. — Времена нынче тяжелые, тут уж ничего не попишешь.
Миссис Пэнки, пришедшая в восторг от одной мысли, что снова сможет завести домашнее хозяйство, проигнорировала эти слова. Сефтон коротко и вежливо кивнул, когда они прощались с мужчиной, словно дав понять, что понял, что его жену оскорбили, но сам он слишком джентльмен, чтобы это признать.
Дворец показался сразу за крутым поворотом реки, лес его башенок теснился в неярком солнечном свете. На лужайках над Темзой расположилось удручающе малое число людей, но когда Пол причалил и помог миссис Пэнки сойти на берег, сидящая в фургоне женщина сказала ему, что сам рынок находится на пустыре позади дворца.
— Потому как вон чего вышло, когда раньше мы были видны с реки, а один из ихних марсианских дредноутов прошел мимо, — пояснила она, указывая на «Большую сторожку», превращенную в почерневшие развалины. Даже на расстоянии нескольких ярдов от обрушившихся стен земля была гладкая, как покрытый глазурью горшок.
Миссис Пэнки поспешила вперед. Ее муж изо всех сил пытался не отстать. Она напоминала фигурой медведя и, подобно медведю, могла, как выяснилось, передвигаться весьма быстро. Однако Пол решил пройтись более неторопливым прогулочным шагом. Он миновал несколько десятков людей — некоторые из них, похоже, погрузили на телеги все свое семейство. Другие приехали в быстрых маленьких кабриолетах и двуколках, которые когда-то могли свидетельствовать о процветании, но теперь стали менее надежным транспортным средством, чем фермерские фургоны. В ответ на его приветствия никто не улыбнулся, разве что кивнул, но эти посетители рынка выглядели гораздо более обычными людьми, чем все те уцелевшие, которых он встречал раньше. Уже самого факта существования рынка, на который можно пойти — после стольких черных месяцев, — было достаточно, чтобы настроение поднялось. Марсиане вторглись на Землю, и человечество стало завоеванной расой, но жизнь продолжалась.
Когда Пол шел через вымощенную булыжником площадку для повозок по направлению к садам Тилт-ярд и толпе людей, которую там увидел, он подумал: то ли это место, о котором говорила женщина из сна, или нет, но здесь, по крайней мере, Англия, а я скучал по Англии. Ужасный рок по-прежнему висел над головами этих людей, и те, кто был здесь, уже страшно пострадали (всякий раз, когда Пол начинал забывать о ненормальности положения, ему попадался на глаза очередной посетитель рынка с отсутствующими конечностями или ужасными шрамами от ожогов), но восстановление жизни из руин, по крайней мере, имело цель. Чего Пол не мог сказать о своем путешествии к этому месту.
Он понял, что устал — от размышлений, от путешествий, почти от всего.
Оставив позади красную кирпичную стену и оказавшись среди зелени насаждений так называемого Пустыря (на самом деле это был аккуратный сад с живыми изгородями и тисовыми деревьями), Пол почувствовал, что настроение немного улучшилось, хотя даже и здесь проросли пятна чужеродной красной травы. Торговля была в разгаре. Задки фургонов оказались заполнены горами вещей, и обмен шел полным ходом. Куда ни кинь взгляд, повсюду кто-то энергично отрицал очевидную правду, которую пытался отстоять его оппонент. Если прищуриться, то все это походило на сельскую ярмарку со старой литографии. Пэнки нигде не было видно, и Пол не счел это трагедией.
