— Готовься, — сказал он, — что это будет только сокращение всей песни. Я буду давать объяснение вещей. Мужа Шедды ситхи зовут Исики, мой народ зовет его Киккасут. Он господин всех птиц…
Тролль запел торжественным высоким голосом, странно мелодичным, как голос ветра в вершинах деревьев. В конце каждой строфы он делал паузу, и играл на флейте нечто, напоминающее мелодии волынки.
Ревет поток
У пещеры Тохуга,
У сияющей пещеры в небесах.
Шедда прядет там,
Темная дочь Повелителя Небес,
Бледная, темноволосая Шедда.
Летит Король Птиц
По дороге звезд,
По сияющей дороге звезд.
Вот он видит Шедду.
Киккасут видит прекрасную Шедду,
Клянется, что заберет ее.
«Отдай мне дочь,
Дочь, что прядет в пещере,
Дочь, что прядет тонкую нить, —
Говорит Киккасут. —
Я сумею красиво одеть ее.
Одену ее в блестящие перья».
Слушает Тохуг,
Слушает эти сладкие слова,
Слова богатого Короля Птиц.
Думает Тохуг,
Отдает Шедду, свою дочь,
Старый, жадный Тохуг.
— Итак, — объяснил Бинабик своим обычным голосом, — старый Тохуг, Повелитель Небес, продает Шедду, свою дочь, Киккасуту, Королю Птиц, за накидку из блестящих перьев, с помощью которой он хочет делать облака. Тогда Шедда отправляется вместе со своим мужем в страну за горами, где она стала Королевой Птиц. Но это не приносит Шедде очень много счастья. Скоро Киккасут, он избегает Шедду, приходит домой и только ест и ругает. — Тролль тихо засмеялся и вытер конец флейты о свой меховой воротник. — Ох, Саймон, это всегда бывает очень длинная история… Хорошо, Шедда идет к очень старой женщине, и она говорит ей, что она поймает Киккасута обратно, если будет рождать ему детей.
Шедда берет волшебство от старой женщины, из костей, ложного следа и черного снега, и тогда она может зачать. И тогда она рождает девять детей.
Киккасут, он слышит об этом, и он шлет ей весть, что заберет детей к себе, чтобы вырастить хорошо, и они станут птицы, а не бесполезные лунные дети.
Шедда слышит это, и она спрятала двух очень младших. Киккасут пришел и спрашивает ее, где еще два ребенка, и она сказала, что они болеют и умирают.
Тогда Киккасут забирает других и уходит, и Шедда проклинает его.
И он снова запел:
Киккасут улетает.
Плачет, плачет Шедда,
Плачет о горькой потере.
Отняли ее детей,
Всех, кроме двух спрятанных,
Всех, кроме Лингита и Яны.
Внуки Повелителя Небес,
Близнецы Лунной Женщины,
Спрятанные, бледные,
Яна и Лингит,
Спрятаны от жестокого отца,
И мать сохранит их бессмертными.
— Ты видишь, — перебил себя Бинабик, — Шедда не хочет, чтобы ее дети умирали, смертные, как птицы в небе, потому что они становились ее миром…
Рыдает Шедда,
Рыдает, преданная и одинокая,
Одинокая, страшную месть замышляет она.
Она берет драгоценности,
Драгоценные украшения, подарки Киккасута,
И ткет, сплетая их вместе.
На вершину горы,
Высокой горы взбирается темная Шедда,
Шедда несет сотканное одеяло,
Она кидает его на ночное небо,
Кидает ловушку для своего мужа,
Мужа, который похитил детей Шедды…
Бинабик напевал без слов некоторое время, покачивая головой. Наконец он опустил флейту.
— Это песнь невозможной длины, но она говорит о самых важных вещах. Потом она говорит о Лингите и Яне, которые должны выбирать Смерть Луны и Смерть Птицы, потому что Луна умирает, но потом приходит такая же, как была, обратно.
Птицы тоже умирают, но они оставляют такие же в яйцах, чтобы молодые жили вместо них. Яна, так думают тролли, выбрала Смерть Луны, и была матриархом — а это значит бабушкой — матриархом ситхи. Смертные, как я и ты, друг Саймон, происходят от Лингита. И это тоже длинная, очень длинная песнь. Ты захочешь ее услышать когда-нибудь?
Саймон не ответил. Песнь луны и нежное прикосновение мягкого крыла ночи быстро убаюкали его.
Глава 5. Кровь святого Ходерунда
Казалось, что листья только и ждали момента, когда Саймон заговорит или просто глубоко вздохнет, чтобы немедленно набиться ему в рот. Сколько бы он ни нагибался, сколько бы ни подпрыгивал, ветки все равно хватали его за одежду и лицо, как жадные детские руки.
— Бинабик! — завопил он. — Почему мы не выходим на дорогу? Я разорван в клочья!
— Не жалуйся очень много. Мы будем скоро вернуться к дороге.
Саймон приходил в бешенство, глядя, как ловко маленький тролль пробирается между ветками и сучьями. Хорошо ему говорить «не жалуйся»! Чем гуще становился лес, тем увертливее становился Бинабик, грациозно скользивший через цепкий сырой подлесок, а Саймон в это время с шумом и треском продирался сзади. Даже огромная Кантака легко бежала вперед, оставляя за спиной только подрагивающую листву. Саймону казалось, что чуть ли не половину Альдхорта он тащит на себе в виде сломанных сучьев, колючек и листьев.
— Но зачем это? Ничуть не дольше было бы идти краем леса вдоль дороги, так почему я должен прорываться через чащу и каждый шаг делать после жестокого боя с ветками?
Бинабик свистнул волчице, которая успела куда-то удрать. Она моментально возникла из кустов, и тролль, поджидая Саймона, ласково ерошил шерсть у нее на загривке.
— Ты очень прав, Саймон, — сказал он, когда юноша подошел. — Очень хорошо было идти длинной дорогой. Но, — он предостерегающе поднял короткий палец, — есть очень другие соображения.
Саймон знал, что на этом месте ему полагается задать вопрос. Он этого не сделал, а остановился, тяжело дыша, рядом с троллем, и принялся за внимательный осмотр самых свежих ранений. Увидев, что Саймон не клюет на предложенную приманку, тролль улыбнулся.
— Почему, спрашиваешь ты, любознательный. Какие еще соображения? Ответ пребывает повсюду вокруг, на деревьях и под камнями. Ты можешь чувствовать его! Ты можешь обонять его!
Саймон тоскливо огляделся и не увидел ничего, кроме деревьев и куманики. И еще деревья. Он застонал.
— Нет, нет, ужели ты потерял всякие ощущения? — вскричал Бинабик. — Что за странный метод учиться бывает у вас в этом глупом каменном муравейнике, в этом… замке?
Саймон подозрительно взглянул на неги.
— Я никогда не говорил вам, что жил в замке.
— Это имеет великую очевидность во всех твоих акциях. — Бинабик быстро нагнулся, чтобы рассмотреть едва заметный олений след, по которому они шли. — Видишь ли, — сказал он драматическим голосом. — Земля — это одна такая большая книга, которую очень следует читать. Каждая очень маленькая тварь, — морщинистая важная улыбка, — имеет ее историю. Деревья, листья, мох и камни содержат очень занимательные вещи.
