Вдруг конвульсии ослабли. Тело продолжало метаться из стороны в сторону, как умирающий угорь, а затем замерло.
— Что?.. — смог, наконец, Деорнот выдавить из себя. Айнскалдир, задыхаясь, указал локтем на землю, все еще крепко держа неподвижное тело. Отрубленная острым ножом Айнскалдира, голова Острейла откатилась на расстояние вытянутой руки, почти невидимая за костром. Пока собравшиеся смотрели на нее, мертвые губы раздвинулись в безобразной ухмылке. Алое пламя погасло, глазницы опустели. Еле слышный шелест, похожий на шепот, вырвался из мертвеющего рта с последним вздохом.
— Не спастись… Норны найдут… Нет…
И молчание.
— Клянусь архангелом… — охрипший от ужаса шут Таузер нарушил тишину.
Джошуа судорожно вздохнул.
— Мы должны похоронить жертву демона по эйдонитскому обычаю, — голос принца был тверд, но это явно стоило ему героических усилий. Он оглянулся на Воршеву, глаза которой были расширены от пережитого ужаса, а рот приоткрыт. — А потом нужно бежать. Они всерьез взялись преследовать нас. — Джошуа повернулся и встретил пристальный взгляд Деорнота. — Похороните по-эйдонитски, — повторил он.
— Сперва, — сказал Айнскалдир, прерывисто дыша и вытирая кровь, сочившуюся из длинной царапины на лице, — я отрублю еще руки и ноге.
Он склонился над трупом, подняв топорик. Остальные отвернулись.
Лесная ночь все плотнее окутывала их.
* * *
Старик Гелгиат медленно брел по мокрой ныряющей палубе своего корабля к двум закутанным фигурам, прижавшимся к поручням правого борта. Они повернулись при его приближении, но не бросили поручня.
— Проклятая, мерзкая погода! — закричал капитан, перекрывая вой ветра. Закутанные фигуры хранили молчание. — Но сегодня мои люди будут спать на нормальных кроватях на Большом Зеленом острове, — добавил он в своей задушевно-громогласной манере. Его сильный эрнистирийский голос позволял перекричать даже хлопание и скрип снастей. — Погодка-то как раз для потопления.
Более мощная из двух фигур сбросила капюшон, прищурилась от хлещущего в лицо дождя:
— Мы что, в опасности? — прокричал брат Кадрах.
Гелгиат засмеялся, отчего загорелое лицо. его сморщилось. Ветер заглушил его смешок:
— Только если задумаете искупаться. Мы уже рядом с проходом в гавань Анзис Пелиппе.
Кадрах повернулся, вглядываясь в бурный сумрак, окружающий корабль плотной стеной дождя и тумана.
— Мы уже почти прибыли? — закричал он, обернувшись. Капитан поднял скрюченный палец, чтобы указать на более темное пятно по носу справа:
— Вот то черное пятно — гора Пирруин или, как ее иногда называют. Башня Страве. Мы войдем в гавань еще до полной темноты, если только ветры не сыграют с нами злой шутки. Проклятая небом погода для ювена.
Товарищ Кадраха, ростом поменьше, бегло взглянул на темный силуэт Пирруина и снова опустил голову.
— Так или иначе, отец мой, — стараясь перекричать стихию, сообщил Гелгиат, — мы пристанем сегодня и пробудем в порту два дня. Вы, как я полагаю, нас покинете, вы же заплатили только досюда. Может, сойдем на берег и выпьем чего-нибудь, если вера позволяет? — Капитан усмехнулся: всем известно, что эйдонитским монахам не чуждо удовольствие, доставляемое крепкими напитками.
Брат Кадрах задержал взгляд на вздымавшихся парусах, а потом взглянул несколько холодно и странно на моряка. Круглое лицо его сморщилось в улыбке.
— Спасибо капитан, но нет: мы с юношей побудем на палубе немного, после того как пришвартуемся. Нам предстоим долгий путь до аббатства и почти все время в гору. — Спутник Кадраха многозначительно подергал его за рукав, но монах не обратил на это внимания.
Гелгиат пожал плечами, натянул поглубже свою бесформенную зюйдвестку.
— Как знаете, преподобный. Вы заплатили за проезд и поработали на борту, хотя я бы сказал, ваш парень работал больше. Можете сойти, когда сочтете нужным, конечно, до того, как мы отчалим на Краннир. — Он повернулся, махнув своей узловатой рукой, и отправился назад по скользким доскам палубы, прокричав:
— Но если парню худо, ему бы спуститься вниз.
— Мы вышли подышать! — закричал ему вслед Кадрах. — Скорее всего, мы сойдем на берег завтра. Спасибо, добрый капитан!
Когда старик Гелгиат поковылял прочь и растаял в дымке дождя, спутник Кадраха обернулся к монаху.
— Почему это мы останемся на борту? — потребовала объяснений Мириамель. Ее хорошенькое личико ясно выражало гнев. — Я не хочу задерживаться на корабле! Важен каждый час! — Дождь просочился даже через ее плотный капюшон, волосы, выкрашенные в черный цвет, прилипли ко лбу мокрыми прядями.
— Молчите, моя леди, тише, — на этот раз улыбка брата Кадраха казалась более искренней. — Конечно, мы сойдем на берег почти сразу же, как пристанем, не беспокойтесь.
Мириамель разозлилась:
— Зачем же ты сказал ему?..
— Потому что моряки болтливы, и, готов поклясться, ни один из них не может быть болтливее и громогласнее нашего капитана. И никакие силы небесные не в силах заткнуть ему рот. И даже если дать ему денег, чтобы молчал, он напьется на них и станет болтать еще больше. А так, если мы кого-то интересуем, они будут думать, что мы все еще на борту. Тем временем мы тихонько сойдем в Анзис Пелиппе.
— А-а. — Мириамель молча поразмыслила минуту. Она опять недооценила монаха. Кадрах оставался трезвым весь путь от Абенгейта, и неудивительно, ведь он плохо переносил качку. Но за этим пухлым лицом скрывался проницательный ум. Ей снова, уже не в первый раз, а возможно и не в последний, захотелось узнать, что у Кадраха на уме.
— Прости, — сказала, она. — Это хорошая мысль. Ты и вправду считаешь, что кто-то нас разыскивает?
— Глупо было бы полагать иначе, моя леди, — монах взял ее за локоть и повел назад, к тесному помещению на нижней палубе.
* * *
Когда она, наконец, увидела Пирруин, он показался ей огромным кораблем, возникшим из бурных глубин океана и неотвратимо надвигающимся на их маленькое суденышко. Сначала он был лишь темной массой впереди, но как только исчез покров тумана, прятавшего остров, город навис над ними, как нос мощного корабля.
Тысячи огней, маленьких, как светлячки, засияли сквозь туман, и скала засверкала в ночи. По мере того как грузовое судно Гелгиата пробиралось по фарватеру, остров продолжал подниматься над ними, а его гористая оконечность темным клином врезалась в небо.
Кадрах предпочел остаться внизу. Мириамель это устраивало. Она стояла у поручня, слушая, как перекликаются и смеются матросы, убирая снасти. Иногда голоса заводили песню, которая тут же обрывалась проклятиями или смехом.
Здесь, в гавани, ветер бьш тише. Мириамель почувствовала, как неожиданное тепло разливается по спине и шее, и узнала это ощущение: она была счастлива. Она была свободна и могла идти, куда хочет, а такого не бывало никогда на ее памяти.
