Они спустились наполовину, когда Эолер вдруг резко остановился, крепко сжав руку Мегвин. В свете лампы лицо его казалось почти прозрачным: она внезапно вообразила, что в состоянии прочесть все его мысли.
— Мы зашли достаточно далеко, моя леди, — сказал он. — Ваши люди станут нас искать.
— Мои люди? — спросила она, освобождая руку. — Разве они не ваши тоже? Или вы теперь ставите себя над жалкими обитателями пещер?
— Я не то имел в виду, Мегвин, и вы знаете это, — возразил он резко.
Мне чудится боль в твоем взгляде, Эолер, подумала она. Тебе настолько в тягость, значит, быть прикованным к безумной? Как я могла быть такой глупой, чтобы влюбиться в тебя, когда могу надеяться не больше, чем на вежливое снисхождение в ответ?
Вслух она произнесла:
— Вы вольны уйти, когда захотите, граф. Вы во мне сомневались. Теперь, возможно, вы боитесь встречи с теми, чье существование только что отрицали. Что до меня, то я не пойду никуда, кроме этого города внизу.
Красивое лицо Эолера выражало отчаяние. Когда он бессознательно запачкал подбородок, проведя по нему рукой, измазанной копотью лампы, Мегвин невольно подумала о том, как же должна выглядеть она сама. Долгие часы скитаний и поисков, раскопок и попыток сломать засов на огромной двери остались в ее голове как смутный сон. Сколько времени провела она здесь, на глубине? Она рассматривала свои заскорузлые от грязи руки с откровенным ужасом: наверное, она и вправду похожа на сумасшедшую. Она с отвращением отбросила эту мысль. Разве в такой час это может иметь значение?
— Я не могу позволить вам заблудиться здесь, моя леди, — сказал наконец Эолер.
— Тогда пойдем со мной или заставьте меня силой идти в этот ваш мерзкий лагерь, благородный граф, — ей самой не понравилось то, что она сказала, но сказанного не воротишь.
Эолер не выразил того гнева, которого она ожидала: вместо этого на лице его появилось выражение покорности. Боль, замеченная ею ранее, не исчезла, но, казалось, ушла глубже и пронизала все его черты.
— Вы мне дали обещание, Мегвин. Прежде чем я открыл дверь, вы сказали, что готовы положиться на моё решение. Я не ожидал, что вы способны нарушить клятву. Я знаю, что ваш отец никогда этого не делал.
Мегвин отпрянула, уязвленная.
— Не упрекай меня отцом!
Эолер покачал головой.
— Тем не менее, вы мне обещали.
Мегвин пристально взглянула на него. Что-то в его сосредоточенном умном лице захватило ее настолько, что она не поспешила вниз по лестнице, как перед этим собиралась. Внутренний голос посмеивался над ее глупостью, но она выдержала его взгляд.
— Вы лишь частично правы, граф Эолер, — медленно проговорила она. — Вы же не смогли сами открыть ее — я вам помогла.
Он пристально посмотрел на нее.
— Ну и?
— Тогда — компромисс. Я знаю, что вы меня считаете упрямой и даже хуже того, но мне все равно нужна ваша дружба, Эолер. Вы всегда были преданы нашей фамилии, роду моего отца.
— Сделка, Мегвин? — спросил он без выражения.
— Если вы согласитесь спуститься со мной по лестнице до того места, где мы сможем ступить на плиты мостовой, я поверну и пойду назад с вами, если вы этого хотите. Обещаю.
Усталая улыбка коснулась губ Эолера.
— Вы обещаете, не так ли?
— Клянусь стадами Багбы, — она коснулась груди грязной рукой.
— Здесь было бы уместнее упомянуть Черного Куама, — он обреченно вздохнул. Его длинные черные волосы, уже не скрепленные тесьмой, рассыпались по плечам. — Ладно. Меня не очень привлекает мысль тащить вас силой вверх по лестнице.
— Вы бы и не справились, — заметила довольная Мегвин. — Я очень сильная. Давайте пойдем быстрее. Как вы заметили, люди ждут нас.
Они спускались в молчании. Мегвин была поглощена мыслью о безопасности, которая их ждет под сенью гор, а Эолер был занят своими невысказанными мыслями. Они смотрели на ступеньки, боясь оступиться, несмотря на их ширину. Лестница была щербатой, с трещинами, как будто земля пошевелилась в своем беспокойном сне, но обработка камня была все же выполнена превосходно. Свет ламп выявлял сложный рисунок, который спускался на ступени и снова взбирался на стену, тонкий, как листики молодого папоротника или кромки перышек колибри. Мегвин не могла удержаться, чтобы не обернуться к Эолеру с удовлетворенной улыбкой.
— Видите? — Она подняла лампу к стене. — Разве смертные способны на такое?
— Я вижу, госпожа, — отвечал он сдержанно. — Но подобной стены с другой стороны лестницы нет. — Он указал на обрыв в каньон под ними. Несмотря на пройденное ими расстояние, высота была достаточной, чтобы упав, разбиться насмерть. — Прошу вас, не нужно рассматривать рисунок так пристально, а то упадете в обрыв.
Мегвин сделала реверанс.
— Я буду осторожна, граф.
Огромная лестница внизу раскрывалась веером, развернувшись на дне каньона. Когда они отступили от стены, свет их ламп стал как бы слабее, его было недостаточно, чтобы рассеять глубокий и всепоглощающий мрак. Строения, которые сверху казались им резными игрушками, теперь нависали над ними, как фантастическое нагромождение темных куполов и закругленных башен, уходящих вверх, в темноту, подобно сталагмитам. Мосты живого камня пролегали от стен котлована к башням, обвивая их, подобно лентам. Благодаря тому, что все части города соединялись каменными перемычками, он казался похожим на единый дышащий организм, а не на произведение каменотесного искусства, но совершенно явно был пуст.
— Ситхи давно ушли, госпожа, даже если и жили здесь когда-нибудь, — Эолер говорил серьезно, но Мегвин показалось, что в его голосе прозвучала нотка удовлетворения. — Пора возвращаться.
Мегвин взглянула на него с негодованием. Неужели у этого человека совершенно отсутствует любопытство?
— Тогда что это такое? — спросила она, указывая на слабое свечение почти в центре погруженного во тьму города. — Если это не свет лампы, я — дочь риммеров.
Граф воззрился на свет.
— Похоже на то, — промолвил он осторожно. — Но это может быть и что-нибудь другое. Свет, проникающий сверху.
— Я очень долго пробыла в тоннелях, — сказала Мегвин. — Наверху давно уже вечер. — Она повернулась и коснулась его рукой. — Пожалуйста, Эолер, пойдем! Не будьте таким старым занудой! Ну как можно уйти, не узнав?
Граф Над Муллаха нахмурился, но она видела, что в нем борются и другие чувства. Было совершенно ясно, что его распирает любопытство. Именно эта прозрачность его натуры так привлекала ее. Как мог он быть послом ко всем дворам Светлого Арда и в то же время порой быть таким легко читаемым, словно дитя?
— Ну пожалуйста, — взмолилась она.
Прежде чем ответить, он проверил масло в лампах.
