— Всегда кто-нибудь бодрствует в Божьем доме, — тихо промолвил Диниван.
Когда они поднимались по узким улочкам, направляясь к главной площади, Мириамель видела маячившие на западе бледные изломанные силуэты башен Санкеллана Магистревиса прямо над Санкелланом Эйдонитисом. Герцогский замок высился на скалистом уступе на самой крайней точке Наббана, как когда-то сам Наббан возвышался над землями людей.
Два Санкеллана: один, чтобы править телом, другой — духом. Да, Санкеллан Магистревис уже пал под напором отцеубийцы Бенигариса, но Ликтор — благочестивый человек, к тому же хороший, говорит Диниван, а он не дурак. Так хоть здесь есть еще надежда.
Где-то во мраке ночного неба раздался крик чайки. Мириамель ощутила приступ сожаления. Если бы ее мать не вышла замуж за Элиаса, Мириамель могла бы вырасти здесь и жить в этом месте, над океаном. Здесь был бы ее дом. И сейчас она возвращалась бы в родные места.
Само прибытие ко дворцу Ликтора Мириамель из-за крайней усталости восприняла в смутном состоянии. Кто-то тепло приветствовал Динивана, казалось, у него много друзей; следующее, что ей запомнилось, — это теплая комната с мягкой постелью, куда ее провели. Она не потрудилась даже снять с себя ничего, кроме сапог, и забралась под одеяло прямо в своем плаще с капюшоном. Какие-то приглушенные голоса раздавались в коридоре за дверью, затем чуть позже она услышала звук Клавеанского колокола прямо над головой, он пробил так много раз, что она сбилась со счета.
Заснула она под звуки отдаленного пения.
Отец Диниван разбудил ее утром, принеся завтрак, состоявший из ягод, молока и хлеба. Она ела, сидя в постели, а священник зажег свечи и ходил взад-вперед по комнате, не имеющей окон.
— Его святейшество проснулся сегодня рано. Он покинул покои раньше, чем я пришел к нему, куда-то отправился. Он делает это часто, когда ему необходимо что-то обдумать. Просто уходит, прямо в ночном одеянии. Он никого с собой не берет, кроме меня, если я где-нибудь в пределах досягаемости. — Диниван улыбнулся. — Это почти такой же большой дворец, как Хейхолт. Ликтор может быть где угодно.
Мириамель промокнула рукавом молоко, капнувшее на подбородок.
— Он нас примет?
— Конечно, как только придет, я уверен. Хотел бы я знать, над чем он сейчас думает. Ранессин — человек глубокий, он глубок, как море, и часто трудно угадать, что скрывается под его спокойной поверхностью.
Мириамель передернулась, вспомнив о килпах в Эметтинском заливе. Она поставила чашку.
— Мне нужно быть в мужском платье?
— Что? — он опешил от ее вопроса. — Ах, для встречи с Ликтором, вы имеете в виду? Думаю, пока никому не следует знать, что вы здесь. Я очень хотел бы сказать вам, что полностью доверяю своим собратьям-священникам, наверное, так оно и есть, но я слишком долго прожил здесь, чтобы не знать, что языки могут подвести. Я принес вам одежду почище. — Он жестом указал на кипу одежды, лежащую на табурете возле таза с горячей водой. — Поэтому, если вы готовы и вкусили утренней пищи, мы можем отправляться.
Мириамель взглянула на одежду, затем снова на отца Динивана, лицо которого было рассеянно нахмурено.
— Не могли бы вы отвернуться, пока я переодеваюсь?
Отец Диниван недоумевающе посмотрел на нее, затем отчаянно покраснел, чем втайне развеселил Мириамель.
— Принцесса, простите! Как мог я быть так непочтителен? Пожалуйста, простите, я тотчас же выйду. Я за вами скоро приду. Тысяча извинений — это оттого, что мне приходится думать сразу обо всем сегодня утром. — Он попятился к двери и тщательно закрыл ее за собой.
Когда он вышел, Мириамель рассмеялась и встала с постели. Она стащила старую одежду через голову, вымылась, дрожа от холода. Скорее с интересом, чем с неудовольствием принцесса отметила, как загорели ее руки. Они стали похожи на руки матроса с баржи, подумала она удовлетворенно. Как бы ахнули ее камеристки, если бы увидели ее сейчас!
Вода была теплой, но в комнате было холодно, поэтому, закончив умывание, она поспешно натянула чистую одежду. Проведя рукой по коротким волосам, она подумала, не вымыть ли их тоже, но мысль о сквозняках в огромных коридорах остановила ее. Холод напомнил ей о юном Саймоне, который бродит где-то по снежному северу. Как-то, поддавшись мгновенному порыву, она отдала ему свой любимый синий шарф — жест, показавшийся ей таким жалким сейчас. Но ведь она сделала это от души: шарф, конечно, не спасет его от холода, но просто напомнит ему о том опасном приключении, которое они пережили вместе, и, может быть, придаст ему мужества.
Она нашла Динивана в вестибюле. Он изо всех сил старался скрыть свое нетерпение. Вернувшись домой, священник напоминал боевого коня, рвущегося в сражение. Он был полон нетерпеливого стремления что-то делать, куда-то идти. Он взял ее за локоть и мягко повел по коридорам.
— А где Кадрах? — спросила она. — Он пойдет с нами к Ликтору?
Диниван покачал головой.
— Я в нем больше не уверен. Я уже говорил, что не думаю, чтобы в нем было что-то злое, но он поддался слишком многим соблазнам. Это печально, если учесть, каким он был. Он мог бы быть чрезвычайно полезен. Тем не менее, я считаю, что не стоит подвергать его искушению. Он сейчас с удовольствием завтракает с некоторыми моими собратьями. За ним будут тихонько и незаметно наблюдать.
— Кем же все-таки был Кадрах? — спросила она, запрокинув голову, чтобы рассмотреть доходящие до потолка гобелены, украшавшие коридор. На них были изображены сцены Вознесения Эйдона, Отречения св. Вилдеривиса, наказания императора Крексиса. Она подумала об этих застывших фигурах с их широко раскрытыми глазами и обо всех тех столетиях, что они провисели здесь, пока мир Непрерывно вращался. Неужели когда-нибудь ее отец и дядя тоже станут изображениями на гобеленах и фресках, после того, как она и все, кого она знает, обратятся в прах?
— Кадрах? Когда-то он был святым человеком и не только из-за своего сана. — Диниван помедлил, прежде чем продолжить. — Мы как-нибудь в другой раз поговорим о вашем спутнике, принцесса, если вы простите мне мою неучтивость. Может быть, вы сейчас лучше обдумаете, что вам сказать Ликтору?
— А что его интересует?
— Все, — Диниван улыбнулся, голос его смягчился. — Ликтор хочет знать все обо всем. Он говорит, что это результат той ответственности, что возложена на его плечи Матерью Церковью, и его решения должны быть хорошо обоснованы, но я полагаю также, что он человек любопытный. — Он рассмеялся. — Он знает о бухгалтерском деле больше, чем писари в Санкелланской канцелярии, и я слышал, как он часами разговаривал о дойке коров с фермером из Озерного края. — Диниван посерьезнел. — Но сейчас времена действительно мрачные. Как я уже сказал, некоторые из моих источников не открыты даже Ликтору, поэтому все, что вы сообщите, будучи живым свидетелем, окажется чрезвычайно ценным. Он должен все это знать — не бойтесь рассказать ему абсолютно все, ничего не скрывая. Ранессин — мудрый человек. Ему лучше других известно, что движет миром.
