— Мы едем к огням, — сказал он. Голос его быстро затих, как бы поглощенный темнотой долины.
— Да.
— Почему? Там ситхи?
— Не ситхи, нет. — Бинабик смотрел в покрытую рябью воду. Поза его выдавала, что он едва владеет собой. — Я думаю, что ты имел справедливость. Джирики не стал бы держать свое прибытие в секрете.
— Тогда кто же там?
— Ты увидишь.
Все внимание тролля теперь было сосредоточено на дальнем берегу, который все приближался. Саймон уже видел стену возвышающихся деревьев, и внезапно вспомнил, как священники-писцы в Хейхолте почти одним движением поднимали головы, когда какое-то поручение приводило его в их обитель — большая толпа старых людей, оторванных его неуместным появлением от навеянной чтением пергаментов дремоты.
Лодка царапнула по дну. Саймон и Бинабик вылезли и потащили ее к более надежному месту, а Кантака с плеском носилась вокруг них. Когда Домой уговорили сойти на берег, Бинабик снова зажег свой факел и они въехали в лес. Деревья Альдхорта росли здесь близко друг к другу, как будто сгрудившись от холода. Факел выхватывал невероятное обилие листьев бесчисленных форм и размеров, а также то, что казалось многочисленными вариантами вьюнов, мха и травы. Все это росло вместе, в беспорядочном растительном буйстве. Бинабик вел их по узкой оленьей тропе. Сапоги Саймона промокли, ногам его было холодно и становилось все холоднее. Он снова подумал, что можно делать в таком месте и в такой час.
Он услышал шум раньше, чем успел что-нибудь увидеть. Воющие, беспорядочные, похожие на волынку звуки флейт, перебиваемые едва слышным барабанным боем. Саймон повернулся к Бинабику, но тролль прислушивался, кивая, и не замечал вопросительного взгляда Саймона. Вскоре они начали различать свет, мерцающий сквозь плотную стену леса. Странная музыка становилась громче, и Саймон почувствовал, что сердце его забилось сильнее. Конечно Бинабик знает, что делает, успокаивал он себя. После всех тех ужасов, которые они перенесли вместе, Саймон мог доверять своему другу. Но Бинабик, казалось, находился в таком странном смятении… Он склонил голову набок, почти так, как это делала Кантака, как будто бы в странной мелодии и барабанном бое тролль слышал что-то совершенно недоступное Саймону.
Саймон был полон нервного ожидания. Он вдруг понял, что ощущает давно знакомый запах чего-то неуловимого. Сперва он был уверен, что это всего лишь запах его одежды, но едкий и живой запах нельзя было больше игнорировать.
Мокрая шерсть.
— Бинабик! — закричал он, и потом, поняв наконец, в чем дело, рассмеялся. Они вышли на широкую потяну. Останки старого города ситхи лежали повсюду, но теперь мертвый камень был окрашен отблесками прыгающего пламени. Жизнь вернулась, хотя и не та жизнь, которую имели в виду строители. По всей верхней части лощины разбрелось огромное стадо белоснежных баранов. Дно лощины, гае весело горели костры, точно так же было заполнено троллями. Некоторые танцевали и пели, другие играли на своих инструментах, производя развеселую музыку. Многие просто стояли в стороне и смеялись.
— Сшпкинамук! — закричал Бинабик. Лицо его сияло невероятно довольной улыбкой. — Хениматук! Эа куп!
Два десятка лиц… четыре десятка — шесть или больше повернулись, чтобы посмотреть на то место, где стояли Бинабик и Саймон. В одно мгновение огромная толпа бросилась к ним, протискиваясь между сердито блеющими баранами. Одна маленькая фигурка обогнала остальных и в считанные секунды добежала до распростертых рук Бинабика.
Саймон был окружен щебечущими троллями. Они кричали, смеялись и дергали за его одежду, они гладили его руки; они сияли дружелюбными улыбками. Внезапно он почувствовал себя в гуще старых друзей и обнаружил, что и сам сияет в ответ, а глаза его наполнились слезами. Сильный запах масла и жира, который он так хорошо помнил, бил ему в ноздри, но сейчас этот запах казался удивительно приятным. Он ошеломленно обернулся и поискал взглядом Бинабика.
— Откуда ты узнал? — закричал он.
Друг его стоял неподалеку, рука его лежала на плече Ситки. Она улыбалась почти так же широко, как он, и румянец покрывал ее щеки.
— Моя умница Ситкинамук послала мне одну из птиц Укекука. Мои люди уже два дня имеют здесь лагерь и постраивали лодки.
— Строили ложи? — Саймон чувствовал, как его легонько подталкивает со всех сторон океан маленьких людей, вплотную окруживших его.
— Чтобы пересекать озеро и оказывать помощь Джошуа, — засмеялся Бинабик. — Сто храбрых троллей Ситки приводила для помощи нам. Теперь ты будешь понимать, почему риммеры вселяют страх в своих детей, когда шепотом говаривают о долине Хухинка.
Ситки на мгновение уткнулась носом ему в плечо, потом повернулась и посмотрела на Саймона.
— Я читала книгу Укекука, — сказала она. Ее вестерлинг звучал странно, но вполне понятно. — Теперь я говорю больше твой язык. — Ее кивок был почти поклоном. — Приветствую тебя, Саймон.
— Приветствую тебя, Ситки, — ответил он. — Рад снова видеть тебя.
— Вот почему я имел желание, чтобы ты сопроводил меня. — Бинабик обвел рукой лощину. — Завтра мы будем иметь много времени, чтобы говаривать о войне. А сегодня все друзья совместны. Мы будем иметь пение и танцевание.
Саймон улыбнулся радости на лице Бинабика и счастью, отразившемуся в черных глазах его невесты. Усталость Саймона растаяла.
— Мне это нравится! — сказал он, и это было правдой.
3 СТРАНИЦЫ СТАРОЙ КНИГИ
Когтистые руки схватили ее, пустые глаза пристально смотрели ей в лицо. Они окружали ее, серые и холодные, как лягушки, а она не могла даже вскрикнуть. Мириамель проснулась. У нее до боли перехватило горло. Не было рук, не было глаз, только кусок ткани, прикрывающий ее, да звук плещущихся волн. Она долго лежала на спине, пытаясь восстановить дыхание, потом села.
Никаких рук, никаких глаз. Килпы, вполне удовлетворенные обильной трапезой на «Облаке Эдны», вряд ли потревожат шлюпку.
Мириамель выскользнула из-под импровизированного навеса, который они с монахом сделали из промасленного чехла лодки, потом прищурилась, пытаясь найти хоть какой-нибудь след солнца, чтобы определить время. Ее окружал унылый, свинцовый океан, как будто огромное пространство воды было выковано легионом кузнецов. Серо-зеленое поле, простиравшееся вокруг, было совершенно однообразно, если не считать гребней волн, сверкавших в рассеянном свете.
Кадрах сидел перед ней на одной из передних скамеек, зажав под мышками рукоятки весел, и разглядывал свои руки. Куски плаща, которыми он обмотал ладони, чтобы защитить их, были оборваны, искромсаны постоянным трением о ручки весел.
— Бедные твои руки! — Мириамель была удивлена дрожью в своем голосе. Кадрах, удивившийся еще больше, чем она, вздрогнул.
— Моя леди, — он взглянул на нее. — Все в порядке?
— Нет, — сказала она, но попыталась улыбнуться. — У меня все болит, везде болит. Но посмотри на свои руки. Они ужасны!
