— Уберите это, пожалуйста. — Эолер почувствовал, что к горлу подступает тошнота. — Я вовсе не хотел видеть его таким. — Он озабоченно взглянул на Мегвин, но ее отсутствующий взгляд был обращен к темнеющему небу за стенами лагеря.
Брови Ликимейи были белыми, в противоположность огненно-рыжим волосам. Она подняла одну из них, со странно человеческим выражением насмешливого недоверия.
— Принц Синнах именно так выставлял своих побежденных врагов.
— Это было пять веков назад, — обычное спокойствие Эолера на сей раз изменило ему. — Я сожалею, госпожа, но мы, смертные, сильно изменились за этот отрезок времени. Наши предки, возможно, были более свирепы, чем мы. Я видел много смертей, но это было слишком неожиданно.
— Мы не хотели никого оскорбить. — Ликимейя бросила на Джирики многозначительный взгляд, — Мы думали, что ваше сердце порадует вид головы человека, завоевавшего вашу землю и поработившего ваш народ.
Эолер вздохнул.
— Я понимаю. И я тоже не хотел никого обидеть. Мы благодарны за вашу помощь. Невыразимо благодарны. — Он не мог удержаться от взгляда на окровавленный предмет, валявшийся в свежей траве.
Посланник наклонился, схватил голову за волосы и опустил ее обратно в сумку. Эолер подавил в себе желание поинтересоваться, что же случилось с телом Остроносого. Вероятно, его оставили на съедение хищникам в холодных восточных холмах.
— Это хорошо, — улыбнулась Ликимейя, — потому что мы тоже хотели просить вашей помощи.
Эолер взял себя в руки.
— Что мы можем сделать?
Джирики повернулся к нему. Его лицо было даже больше обычного вежливо-равнодушным. Может быть ему чем-то не понравился поступок его матери? Эолер отогнал эту мысль. Пытаться понять ситхи значило добровольно согласиться на скорое наступление безумия.
— Теперь, когда Скали мертв, а остатки его войска разбросаны по стране, наше назначение здесь выполнено, — сказал Джирики. — Но мы только вступили на дорогу, и долгий путь еще предстоит нам.
Пока принц говорил, его мать протянула руку за спину и достала маленький изящный предмет, покрытый синей глазурью. Она опустила в него два пальца и вынула их. На концах пальцев была темно-серая краска.
— Мы говорили вам, что не можем остановиться на освобождении Эриистира, — продолжал Джирики. — Мы должны идти дальше, к Уджин-э-д'а сикунаи — месту, которое вы зовете Нагпимундом.
Медленно, как бы выполняя торжественный ритуал, Ликимейя начала покрывать краской лицо. Она провела темные линии по щекам и вокруг глаз.
— И… и что могут сделать эрнистири? — спросил Эолер, с трудом отрывая взгляд от матери Джирики.
На мгновение ситхи опустил голову, потом поднял ее и поймал взгляд графа, вынуждая его слушать внимательно.
— Кровью, пролитой друг за друга эрнистири и ситхи, я прошу, чтобы отряд ваших людей присоединился к нам.
— Присоединился к вам? — Эолер вспомнил сияющую, молниеносную атаку ситхи. — Да чем же мы можем помочь вам?
Джирики улыбнулся.
— Вы недооцениваете себя — и переоцениваете нас. Очень важно, чтобы мы взяли замок, некогда принадлежавший Джошуа, но это сражение будет страшнее всех, виденных землей. Кто знает, какую неожиданную роль смертные могут сыграть в битве Рожденных в Саду? Кроме того, есть вещи, которые вы сделаете легко, а мы нет. Нас мало. Нам нужен ваш народ, Эолер. Нам нужны вы.
Ликимейя нарисовала маску вокруг глаз, на лбу и на щеках, так что ее янтарный взгляд, казалось пламенел в темноте, как драгоценные камни в узком ущелье. Она провела три линии от нижней губы к подбородку.
— Я ни к чему не могу принуждать своих людей, Джирики, — сказал Эолер. — Особенно после всего того, что с ними произошло. Но думаю, что если пойду я, остальные присоединятся ко мне. — Он подумал о — долге и чести. Ему не удалось отомстить Скали, но теперь выяснялось, что риммерсман был только орудием в руках Элиаса и другого, еще более страшного врага. Эрнистир свободен, но война далеко не закончена. Кроме того, нечто соблазнительное было в чем-то таком прямом и понятном, как битва. Путаница разоренного войной Эрнисадарка и тяжкий груз безумия Мегвин уже начинали подавлять его.
Небо над головой стало темно-синим, как кувшин Ликимейи. Несколько ситхи внесли светящиеся шары и поставили их на деревянные подставки вдоль стен; освещенные снизу ветви фруктовых деревьев отливали золотом.
— Я пойду с вами в Наглимунд, Джирики, — сказал он наконец. Краобан присмотрит за народом Эрнисадарка, и с тем же успехом присмотрит за Мегвин и Инавен, вдовой Лута, решил он. Старый рыцарь поможет восстановить разрушенное — это дело прекрасно подойдет старику. — И возьму с собой столько бойцов, сколько смогу уговорить.
— Спасибо, граф Эолер. Мир меняется, но некоторые вещи остаются постоянными. Сердца эрнистири относятся к ним.
Ликимейя поставила кувшин, вытерла пальцы о сапоги, оставив широкий серый след — и встала.
С раскрашенным лицом она выглядела еще более чуждой и отдаленной, чем обычно.
— Значит, решено, — сказала она. — На третье утро, начиная с сегодняшнего дня, мы поедем в Уджин-э-д'а сикунаи. — В свете хрустальных шаров ее глаза искрились.
Эолер не мог долго выдерживать ее взгляда, но и не в состоянии был справиться со своим любопытством.
— Прошу прощения, госпожа, — сказал он. — Надеюсь, что вы не сочтете меня невежливым. Могу я спросить, чем вы покрываете лицо?
— Пеплом, траурным пеплом. — Она издала низкий горловой звук, который мог быть вздохом или раздраженным фырканьем. — Вам, смертному, не понять этого, но я все-таки скажу. Мы идем войной на хикедайя.
После короткой паузы, в течение которой Эолер пытался понять, что она имела в виду, подал голос Джирики:
— Ситхи и норны одной крови, граф Эолер. Теперь мы будем сражаться с ними. — Он поднял руку и сделал странный жест, словно погасил невидимую свечу. — Мы вынуждены убивать членов своей семьи.
Большую часть обратного пути Мегвин молчала. Только когда из темноты возникли косые крыши Таига, она заговорила.
— Я иду с тобой. Я пойду, чтобы увидеть, как воюют боги.
Он резко покачал головой:
— Вы останетесь здесь с Краобаном и остальными.
— Если ты силой оставишь меня здесь, я убегу и пойду следом за вами, — ее голос был спокойным и уверенным. — В конце концов, чего вы боитесь, граф Эолер? Я же не могу умереть дважды. — Она засмеялась.
Эолер понял, что спорить бессмысленно. Он уже готов был потерять терпение, как вдруг новая мысль пришла ему в голову.
Целительница сказала, что она сама должна найти путь назад. Может быть, это часть его?
Но опасность слишком велика. Нечего и думать о том, чтобы позволить ей так рисковать. Он не мог помешать ей бежать и следовать за ними, если ее заставят остаться — безумная или нет, но во всем Эрнисадарке не было никого вполовину такого упрямого, как дочь Луга. Бога, что за проклятие? Нет ничего удивительного, что он уже стал тосковать по суровой простоте битвы.
