Мириамель разделила солому пополам и кинула свой плащ на одну из куч, после чего критически оглядела сарай.
— Хотела бы я разжечь костер, — сказала она, — но боюсь, что даже факел придется погасить.
Саймон воткнул горящую палку в землю, подальше от соломы.
— Мне не обязательно видеть, что я ем, — сказал он. — Скоро мы его потушим.
Они жадно проглотили то, что еще осталось от их ужина, запивая сухой хлеб холодным молоком. После того как они вытерли рукавами пальцы и губы, Саймон вздохнул и посмотрел на Мириамель.
— Так что мы будем делать завтра? — спросил он.
— Двигаться дальше. Если погода не изменится, можно будет ехать и днем. В любом случае до самого Фальшира городов больше не будет, так что вряд ли на дороге будет много народа.
— Если положение дел в округе не намного лучше, чем в Стеншире, — заметил Саймон, — мы и пяти человек не встретим за целый день.
— Очень может быть. Но если мы услышим, что по дороге скачут сразу несколько всадников, придется сойти на обочину и переждать.
Последовало молчание, в течение которого принцесса делала последний глоток из фляги, после чего легла на солому, закутавшись в плащ.
— Ты не хочешь немного больше сказать мне о том, куда мы едем? — спросил Саймон наконец.
По его голосу она могла догадаться, что он старается говорить осторожно, чтобы не разозлить ее. Она была тронута этой осторожностью, но, с другой стороны, понимала, что с ней обходятся как с ребенком, подверженным необъяснимым вспышкам гнева.
— Я не хочу сейчас говорить об этом, Саймон. — Она отвернулась, недовольная собой. Она не могла открыть ему свою тайну. Мириамель слышала, как Саймон лег, потом тихо выругался, вспомнив про факел, и пополз обратно через сарай. — Постарайся не замочить его, — сказала принцесса, — факел нам еще понадобится.
— Конечно, моя леди, — кислым голосом ответил Саймон.
Факел зашипел, и свет погас. Через несколько секунд она услышала, что ее спутник вернулся на свое ложе,
— Спокойной ночи, Саймон.
— Спокойной ночи, — сердито проворчал он.
Мириамель лежала в темноте и думала над вопросом Саймона.
Сможет ли она когда-нибудь объяснить ему? Для любого человека ее объяснение прозвучало бы глупо. Ее отец начал эту войну, пусть даже по настоянию Прейратса, — и Саймон просто не сможет понять, зачем она так хочет встретиться и поговорить с ним. Это звучало бы просто глупо, решила она, звучало бы как тяжелый болезненный бред.
А может быть, это и правда бред? — мрачно подумала она. Что, если я просто дурачу себя? Меня может схватить Прейратс, и тогда я вообще никогда не увижу отца. Чем бы это кончилось? Монстр в красной сутане узнал бы. о Джошуа все, что знаю я…
Она вздрогнула. Почему она сразу не посвятила Саймона в свои планы? И, что еще более важно, почему она ничего не попыталась объяснить дяде Джошуа, вместо того чтобы бежать сломя голову? То, что она успела сказать, сделало принца злым и подозрительным, но, может быть, он был прав? Кто она такая, чтобы решать, что должны делать и куда идти принц Джошуа и его сторонники? Может быть, смелость, с которой она взяла в свои руки чужие жизни, была лишь безумной прихотью?
Но это не прихоть! Она почувствовала, что раздваивается, и в ней теперь две Мириамели, столь же непримиримые, как ее отец и дядя.
Это важно! Никто не сможет, остановить войну, кроме отца, и только одна я знаю, что побудило его развязать ее. Но мне так страшно!
Груз того, что она уже сделала, и того, что она еще только собиралась сделать, становился все тяжелее, пока она не почувствовала, что задыхается под его тяжестью. И никто, кроме нее, не знал об этом — никто! Принцессе показалось, что внутри у нее вот-вот что-то оборвется. Она судорожно вздохнула.
— Мириамель? Мириамель, что случилось?
Она не ответила, изо всех сил сдерживая слезы. Рядом, шурша соломой, заворочался Саймон.
— У тебя что-то болит? Тебе приснился плохой сон?
— Нет! — Рыдание перехватило ее горло.
Рука Саймона коснулась ее плеча, потом очень осторожно двинулась к щеке.
— Ты плачешь? — удивленно проговорил он.
— Ах… — Голос ее прервался. — Я так… я так одинока! Я хочу д-домой!
Она села и уткнулась лицом в колени. Новый приступ рыданий сотряс ее плечи. В то же время какая-то часть ее сознания, холодная и спокойная, с отвращением наблюдала за этим.
Слаба, злобно прошипела она. Ты никогда не сможешь сделать то, что хочешь. Слишком слаба.
— Домой? — удивленно спросил Саймон. — Ты хочешь вернуться к Джошуа?
— Да нет же! — Злость на собственную глупость прорезала рыдания, и она снова смогла говорить. — Я хочу домой! Я хочу, чтобы все вернулось обратно!
В темноте Саймон наконец добрался до нее и обнял. Мгновение Мириамель сопротивлялась, потом уронила голову ему на грудь. Она чувствовала себя совершенно разбитой.
— Я буду защищать тебя, — мягко сказал Саймон. Странные нотки были в его голосе — нечто вроде тихого ликования. — Я всегда буду заботиться о тебе, Мириамель.
Она с силой оттолкнула его. В полоске света, пробивавшегося сквозь щели в двери, маячил его взъерошенный силуэт.
— Мне не нужна защита! Я не ребенок. Я только хочу, чтобы все снова стало правильным.
Долгое время Саймон сидел неподвижно, потом снова осторожно обнял се. Мириамель ждала, что ее злость вернется, но голос юноши звучал очень мягко.
— Извини, — сказал он. — Я тоже боюсь. Извини.
После этих слов принцесса вдруг осознала, что рядом с ней Саймон и что он не враг ей. Она опять положила голову к нему на грудь, чтобы ощутить его надежное тепло, и новый поток слез вырвался наружу.
— Пожалуйста, Мири, — беспомощно сказал он, — не плачь.
Обхватив девушку обеими руками, Саймон крепко прижал ее к себе.
Вскоре рыдания стихли. Мириамель, совершенно обессиленная, опиралась на плечо Саймона. Его ладонь коснулась ее щеки, повторяя путь слез. Она спрятала лицо, как испуганное животное, уткнувшись носом в его шею и ощущая, как пульсирует его кровь.
— О Саймон, — выдохнула она, голос се дрожал, — гак жаль…
— Мириамель, — начал он, потом умолк. Очень нежно он приподнял ее подбородок, поворачивая ее лицо к себе, навстречу теплому дыханию. Казалось, он хочет что-то сказать. Мириамель чувствовала близость этих дрожащих, невысказанных слов, повисших между ними. Потом она ощутила, как теплые губы коснулись ее губ.
На мгновение Мириамели показалось, что она уплывает в какие-то неизведанные края, во вневременье. Она нашла удивительный остров, на котором можно было спастись от боли, бушевавшей вокруг. Его губы были мягкими и нежными, рука, касавшаяся ее подбородка, дрожала. Мириамель тоже била дрожь. Ей хотелось окунуться в его нежность и плавать в ней, словно в тихом пруду.
