— Вот это хорошая мысль, граф. Очень хорошая мысль. — Бенигарис откинулся и погладил усы. — Увидим ли мы вас за вечерней трапезой?
— О, я думаю, увидите. Где еще найду я таких добрых и внимательных друзей? — Он нагнулся, сидя на стуле, отвесив таким образом вежливый поклон. — Нессаланта, я, как обычно, в восхищении, госпожа моя.
Герцогиня улыбнулась и кивнула:
— Граф Страве.
Старика снова подняли на носилки. Граф задернул занавески, и слуги вынесли его вон из комнаты.
— Не думаю, что тебе следовало так нажимать на него, — сказала Нессаланта, когда граф удалился. — Он не опасен. У пирруинцев липкие руки. Все, чего они хотят, это немного золота.
— Они любят, когда им платят сразу из нескольких карманов. — Бенигарис поднял чашу с вином. — А теперь Страве будет чуть сильнее желать нам победы. Он неглупый человек.
— Конечно, неглупый. Поэтому я и не вижу необходимости в грубости.
— Всему, что я делаю, матушка, — искренне ответил Бенигарис, — я научился у вас.
Изгримнур начинал сердиться.
Непохоже было, что Джошуа сосредоточен на делах: каждые несколько минут он подходил к двери шатра и пристально смотрел в долину, на монастырь, стоящий на склоне горы. В косых лучах солнца скромные каменные постройки сверкали золотым и коричневым.
— Она же не при смерти, Джошуа, — взорвался наконец герцог. — Она просто ждет ребенка.
Принц виновато обернулся:
— Что?
— Ты целый день глаз не сводишь с этого монастыря. — Изгримнур с трудом поднялся со скамьи, подошел к Джошуа и положил руку на плечо принца. — Если уж тебе невмоготу, то иди к ней. Но я тебя уверяю, что Воршева в надежных руках. То, чего не знает о детях моя жена, знать не нужно.
— Да, да. — Принц повернулся к разложенной на столе карте. — Я просто не могу привести в порядок свои мысли, старый друг. О чем мы говорили?
Изгримнур вздохнул.
— Очень хорошо. — Он склонился над картой. — Камарис говорит, что здесь, над долиной, есть пастушья тропа…
Кто-то осторожно кашлянул в дверях. Джошуа обернулся:
— А-а, барон. Рад вашему возвращению. Входите, прошу вас.
Сориддан вошел в сопровождении Слудига и Фреозеля. Пока все обменивались приветствиями, Джошуа достал бочонок телигурского вина. По виду барона и его спутников нетрудно было догадаться, что они проскакали много миль по грязной дороге.
— Юный Вареллан затормозил прямо перед Хасу Яринне, — с усмешкой сказал барон. — У него больше твердости, чем я думал. Я ожидал, что он будет отступать до самого Онестрийского прохода.
— И почему же он не отступает? — поинтересовался Изгримнур.
Сориддан покачал головой:
— Возможно, он понимает, что, если начнется битва за проход, остановить ее будет уже не в его власти.
— Может быть, он не так уверен в победе, как его брат Бенигарис, — предположил Джошуа, — и подумывает о переговорах.
— Я полагаю, — сказал Слудиг, — он просто не хочет начинать сражение, пока не подошел Бенигарис с подкреплением. Я не знаю, как они оценивали наши силы, когда война начиналась, но сир Камарис изменил их мнение, каково бы оно ни было.
— Кстати, где он? — спросил Джошуа.
— Они с Хотвигом на переднем крае. — Слудиг медленно покачал головой. — Милостивый Эйдон, я слышал все рассказы о Камарисе, но считал, что в них половина вранья. Принц Джошуа, я никогда не видел ничего похожего. Он и несколько всадников Хотвига оказались зажатыми между двумя отрядами рыцарей Вареллана, и мы были уверены, что Камарис убит или схвачен. Но старик рубил этих несчастных рыцарей как дрова. Одного просто пополам разрубил! Воистину, этот человек — орудие Божьего гнева. И меч у него волшебный.
— Торн — могущественный меч, это верно, — согласился Джошуа. — Но с ним или без него, никогда не было в мире рыцаря, подобного Камарису.
— Его рог Целлиан стал проклятием наббанайцев, — продолжал Слудиг. — Услышав его, многие сразу поворачивают и скачут назад. И каждый раз, разбив очередной отряд, он посылает одного пленника к Вареллану со словами: «Принц Джошуа хочет поговорить с вашим господином». Я думаю, к нынешнему дню Вареллан выслушал это послание не меньше двух дюжин раз.
Сориддан поднял чашу.
— За него. Если он такой сейчас, каким же он был в расцвете сил? Я был еще мальчишкой, когда Камарис… — Он коротко рассмеялся. — Я чуть не сказал «умер». Когда он исчез. Я никогда не видел его.
— Он был немного другим, — задумчиво проговорил Изгримнур. — Это меня удивляет. Его тело состарилось, но мастерство и сердце воина остались прежними. Как будто он сохранил все силы.
— Может быть, Господь оставил ему свои дары, — сказал Джошуа, взвешивая каждое слово, — для одного последнего испытания. Сейчас он побеждает ради всех нас.
— Но я не понимаю… — Сориддан сделал еще один глоток. — Вы же говорили мне, что Камарис ненавидит войну и готов делать все, что угодно, лишь бы не сражаться. А я никогда не видел такой безжалостной убивающей машины.
Джошуа улыбнулся, но в глазах его была тревога.
— Камарис на войне похож на служанку, которой велели перебить пауков в спальне госпожи.
— Что? — Сориддан нахмурился и оглядел присутствующих, думая, что над ним смеются.
— Если приказать служанке заняться пауками, — объяснил Джошуа, — она придумает тысячу отговорок, чтобы не делать этого. Но если вы будете настаивать, она перебьет всех пауков до единого, чтобы быть уверенной, что ее не попросят сделать это еще раз. — Слабая улыбка сошла с лица принца. — Так и Камарис. Единственное, что он ненавидит больше войны, это ненужное убийство. Убийство, которого можно было бы избежать, с самого начала обратив врага в бегство. И если Камарис выступает против какой-то армии, он должен быть уверен, что ему не придется выступать против нее второй раз. — Он поднял бокал, салютуя отсутствующему рыцарю. — Представьте себе, каково бы вам было, если бы вы знали, что лучше всех в мире делаете то, что хотите делать меньше всего на свете.
Остатки вина они допивали в молчании.
Прихрамывая, Тиамак прошел через террасу, нашел удобное место на низкой стене и взобрался на нее. Потом он сел, свесив ноги, греясь в косых лучах заходящего солнца. Перед ним лежала долина Фразилиса; серо-зеленые макушки деревьев окаймляли Анитульянскую дорогу.
Слегка прищурившись, Тиамак мог разглядеть силуэты шатров армии Джошуа, гнездящиеся в багровых тенях на юго-западном склоне горы.
Мои товарищи могут думать, что мы, вранны, живем как дикари, думал он, но я так счастлив, что мы на несколько дней задержались там, где есть надежная крыша над головой.
Мимо, спрятав руки в рукава, прошел монах. Он с любопытством посмотрел на Тиамака, но в конце концов ограничился официальным кивком.
