Если я каждый раз буду поворачивать в одну сторону, то по крайней мере всегда смогу вернуться на прежнее место.
Не основываясь ни на чем, кроме каких-то смутных ощущений, он решил выбрать левый туннель и в дальнейшем все время поворачивать налево. Тогда, если он решит, что ошибся в выборе, у него будет возможность повернуться и идти назад, поворачивая только направо.
Он повернул налево и заковылял вперед.
Поначалу туннель, казалось, ничем не отличался от предыдущего — неровная труба из земли и камней безо всяких следов использования или предназначения. Кто проделал эти мрачные дыры? Должно быть это были люди, или по крайней мере человекообразные существа, — он был уверен, что там, где туннель менял направление, камень был стесан или сломан.
Он был так измучен жаждой и одиночеством, что не замечал возвращения тихих голосов, пока они не стали звучать отовсюду. На этот раз, однако, возникло еще и ощущение всеобщего движения: что-то цеплялось за его одежду, подобно дуновению легкого ветра, бегущие тени заставляли факел мерцать. Голоса тихо причитали на языке, которого он не понимал; и когда они проходили мимо него — или сквозь него, — он чувствовал холодное прикосновение печали. Это были своего рода… воспоминания; потерянные мысли, формы и чувства, оторванные от своего собственного времени. Он был ничем для них, и они, как бы его ни раздражали их болтливые голоса, тоже были ничем для него.
Если только я сам не стану одним из них. Он почувствовал, как в его груди поднимаются пузырьки страха. Если только в один прекрасный день какой-то другой заблудившийся простак не почувствует, как Саймон-тень проплывает мимо него, повторяя: «Потерян, потерян, потерян…»
Это была ужасная мысль. Еще долго после того, как вихрь бестелесных созданий пронесся мимо и голоса их смолкли, она не оставляла Саймона.
Он повернул налево еще три раза, когда наконец начались перемены.
Саймон уже собирался возвращаться — последний поворот привел его к туннелю, резко уходившему вниз, — когда его взгляд остановился на странных пятнах на стенах. Он поднес факел поближе и увидел, что трещины в камне заросли мхом. Мох, как был уверен Саймон, означал, что где-то поблизости есть вода. Жажда до такой степени измучила юношу, что он оторвал несколько комочков и сунул в рот. Немного пожевав, он умудрился проглотить их. К горлу подступила тошнота, на мгновение Саймону показалось, что его сейчас вырвет. Мох был ужасно горьким, но в нем действительно была влага. При крайней необходимости Саймон мог бы есть его и, возможно, остался бы в живых, однако он молился, чтобы Бог дал ему и другую возможность.
Он смотрел на микроскопические веточки, пытаясь понять, выдержит ли его желудок вторую порцию, когда заметил полустертые линии в щели, откуда он вытащил первую пригоршню. Он прищурился и поднес факел поближе. Это были остатки какого-то рисунка, в этом не было сомнений — волнистые параллельные линии и размытые фигуры, напоминающие листья или лепестки. Время почти полностью разрушило их, но изящество контуров резьбы напомнило ему о Да'ай Чикизе и Сесуадре. Работа ситхи? Неужели он зашел так глубоко за такое короткое время?
Саймон оглядел туннель, грубые неотесанные камни. Он не мог поверить, что ситхи стали бы использовать такое место даже как основу для чего-то большего. Но если не они вырыли эти туннели, откуда на стенах взялась их резьба?
Он покачал головой. Слишком много вопросов, а важны только два: где найти немного воды и какой путь ведет наружу?
Он внимательно осматривал стены, продвигаясь дальше, но пока что за мхом не последовало ничего более существенного. Теперь туннель начал расширяться, и следующие два прохода, выбранные им, были сделаны более искусно: стены симметричные, пол ровный. Исследуя очередное ответвление, он внезапно ступил в пустоту.
Вскрикнув от неожиданности, он схватился за стенки туннеля. Факел вылетел из его рук и упал вниз, во мрак, в котором чуть не сгинул он сам. С ужасом следил Саймон за его падением. Факел стукнулся обо что-то и покатился; наконец остановился, мерцая, но не погас.
Ступени. Его факел лежал на краю грубых ступеней, ведущих вниз. Первые полдюжины раскрошились, и от них осталось всего несколько больших камней.
Он не хотел идти вниз, ему нужно было наверх.
Но лестница! Может быть, там внизу что-то есть — что-нибудь имеющее смысл? Что может быть хуже того, что со мной уже происходит?
Это был поворот налево, так что он не заблудится, даже если окажется, что он ошибался. Но будет гораздо легче спуститься в яму, образованную раскрошенными ступенями, чем потом из нее вылезти. Может быть, лучше выбрать другую дорогу…
Что за глупости у тебя в голове? — выругал он себя. Вниз необходимо спуститься хотя бы для того, чтобы достать факел.
Саймон сел, свесив ноги в яму, и вытащил из кармана полоску сушеного мяса. Он оторвал маленький кусочек и некоторое время задумчиво посасывал его, глядя вниз. В свете факела было видно, что ступени должны были быть квадратными, но работу не закончили. Эта лестница просто была кому-то нужна, больше ничего. Глядя на нее сейчас, нельзя было сказать, вела ли она куда-нибудь.
Он жевал и смотрел. Рот его наполнился слюной, он смаковал дымный вкус копченого мяса.
Саймон встал, потом повернулся и пошел назад по коридору, ощупывая рукой стенку, когда свет слабел. Наконец он нащупал прилепившийся к стене мох. Он оторвал несколько кусочков, потом запихнул липкую массу в карман. Вернувшись к лестничному проему, он смотрел вниз, пока не решил, что нашел наилучшее место для приземления. Он спустил вниз ноги, потом лег на живот и стал спускаться со всей возможной осторожностью, скрипя зубами, когда острые камни царапали его грудь и живот. Повиснув в полную длину своего роста, он разжал руки.
Кусок камня — может быть, недостающая часть разрушенных ступеней — поджидал его внизу, затаившись, как змея. Он почувствовал, что стукнул ногу, и упал на колено. Волна боли накатила на него.
Со слезами на глазах некоторое время Саймон лежал на верхней ступеньке, проклиная свою судьбу. Потом он сел, подполз к упавшему факелу, установил его подле себя и снял сапог, чтобы обследовать поврежденную лодыжку.
Он мог шевелить ногой, хотя каждая перемена положения была болезненной. Он решил, что она не сломана — ну а если бы и была?
Саймон стянул с себя рубаху, оторвал от нее еще одну полоску и снова натянул свое постоянно уменьшающееся одеяние. Замотав лодыжку тряпкой так туго, как только было возможно, и натянув сапог, Саймон попробовал пройтись. Он решил, что ходить сможет, но это будет больно.
Тогда иди. Что ты еще можешь делать?
Прихрамывая, он нехотя подчинился собственному распоряжению.
Саймон надеялся, что ступени приведут его в какое-нибудь место, более понятное, чем эти бесконечные, бессмысленные туннели. Но чем более реальным становилось его окружение, тем менее его можно было назвать понятным.
