В итоге ему удалось усвоить примерно вот что:
Эльфы бывают всех форм и размеров, но дворянство, или, так сказать, высший класс имеет приближенно человеческий облик, как те охотники, которых он видел недавно. Они, как и люди, занимающие сходное положение в обществе, владеют обычно и домами в Городе, и загородными поместьями. (Большой город у них, видимо, только один — не иначе та самая таинственная метрополия, которую описал Эйемон в своей книге.) Все знатные дома носят названия цветов, и вся власть в Эльфландии, похоже, принадлежит им.
— Энергостанции-то ихние, — так, весьма загадочно, объяснила это явление Кочерыжка.
Цветочные кланы существовали в калейдоскопе сложных альянсов и конфликтов, но самым важным для понимания Тео была как будто борьба между Вьюнами и Сорняками, поскольку предметом их спора являлись смертные. Кочерыжка не совсем твердо знала историю этого конфликта, но Вьюны, насколько ухватил Тео, были за сосуществование с человеческим родом, а Сорняки — против.
— Как это — против? — спросил он.
— Ну, наверное, они хотят истребить ваших.
— Истребить? — Тео сделалось зябко. — Господи Иисусе. Сколько же смертных у вас здесь живет?
Кочерыжка наморщила лоб и задумалась.
— Теперь, по-моему, нисколько — один ты.
Тео гулко сглотнул.
— Почему же для них так важно истребить смертных, раз их, то есть нас, здесь нет?
— Да потому что дело не только в здешних смертных, тупица.
До Тео это дошло не сразу, но когда дошло, он остановился.
— Погоди-ка. Да притормози же! Ты хочешь сказать, что банда каких-то эльфов хочет перебить всех на свете людей? Настоящих людей из моего мира?
— Что значит «настоящих»? — рассердилась Кочерыжка. — А я, по-твоему, не настоящая? Думаешь, если меня ранить, у меня кровь не пойдет? А если ты меня разозлишь, я не лягну тебя в задницу?
— Я не хотел тебя обидеть. Я просто пытаюсь найти в этом какой-то смысл. Как, собственно, они думают уничтожить смертных?
Она, еще не остыв, пожала плечами.
— Говорю тебе, это политика такая. Если хочешь знать больше, спроси своего Пижму. Я мелкая сошка, рабочий класс.
— Господи. — Тео снова зашагал. Волшебный лес нравился ему все меньше и меньше. — И много их, этих Сорняков?
— Не очень. Около четверти Цветочных, считая верхушку.
— Целая четверть? Господи Иисусе!
— Сделай милость, перестань это повторять. — Кочерыжка прожужжала вокруг его головы три раза. — Мне-то ничего, но многие у нас этого не любят, не говоря уж о том, что такие слова тебя мигом выдадут. «Магомет» или «Будда» твердить тоже не стоит, если уж на то пошло.
— Выходит, если я буду помалкивать, другие эльфы не сообразят, что я не местный?
— Ты удивишься, сколько тут дураков, — ухмыльнулась она. — А насчет Сорняков ты запомни, что Вьюнов не меньше, а эти к вам нормально относятся. Весь вопрос в том, сколько промежуточных примет ту или эту сторону. Ты не волнуйся, парниша, у нас эта волынка уже долго тянется. Постой-ка, — она зависла в воздухе, — я что-то слышу. И запах чувствую...
— Ты думаешь, что...
— Просто стой и ничего не делай, ладно?
— Но...
— Деревами клянусь, я скоро сама начну читать листовки Сорняков, пообщавшись с тобой, а у меня даже права голоса нет! Стой тут, молчи и жди меня. — Она облетела его и умчалась, мелькая красным платьем между деревьями.
Тео опустился на траву и закрыл глаза руками, чтобы дать им отдохнуть. Все это не укладывалось у него в голове. Всего несколько часов назад он жил нормальной жизнью в нормальной хижине в нормальных горах Северной Калифорнии. Не то чтобы роскошно, скорее ниже среднего уровня, зато без слепленных из трупов чудовищ и маленьких стервочек-фей.
Как только дядя Эйемон умудрялся иметь с ними дело и не спятить при этом? Хотя он, по правде сказать, сам на это напрашивался. Всю жизнь об этом мечтал.
Вспомнив об Эйемоне, Тео достал тетрадку из кармана кожаной куртки, обвязанной рукавами вокруг пояса. Тетрадь на ходу так долго била ему по ногам, что он уже собрался ее выкинуть — ходок из него неважный, он первый готов это признать, — но только она теперь и связывала его с прежним, знакомым миром.
Впрочем, он прочел ее почти до конца. Ему вспомнилось кое-что о цветочных фамилиях, но про Вьюнов и Сорняков он почему-то ничего не запомнил.
Дожидаясь Кочерыжку, он заново перелистал страницы. Может, он пропустил что-то, способное спасти его от злого волка или других чудищ? Очень трудно поверить, что он действительно здесь, и все описанное Эйемоном — правда.
Прилетела Кочерыжка и сказала:
— Дело плохо. Мы подошли вплотную к одной из ферм Шпорника. Можно обойти, но на это уйдет несколько дней.
— Дней?
— Ну да, чтобы к Пижме попасть. Шпорника поблизости точно нет, раз он гоняется за своим дурацким оленем, но если кто из его арендаторов тебя засечет, его милость мигом окажется тут.
— Так что же нам делать? — пожал плечами Тео. — Ты хоть летать умеешь, а я?
Она посмотрела на него так, словно собиралась отпустить очередную грубость, но вдруг просветлела.
— Надо тебя замаскировать, парниша. Таким манером мы спасем твою смертную шкуру.
Он шевельнул рукой, и с кожаного рукава посыпались прутья.
— Кого я, собственно, изображаю? Огородное пугало?
— Перестань трясти ветки — они должны оставаться на месте, и листья в волосах тоже. Ты не пугало, а лесной дух, леший. Великоват немного, но если коленки согнуть...
— Я еще и идти должен во всей этой амуниции? Да меня тепловой удар хватит.
— Если попадешься Шпорнику, хуже будет. Тебя посадят в железную формочку и испекут, как картошку. Стой и не дрыгайся — я тебе еще и лицо грязью намажу.
— М-м-м! Фто ты делаеф?
— Надо, чтобы ты был похож на лесного жителя, который и на свет-то почти не выходит. — Кочерыжка отлетела примерно на фут, оценивая свою работу. — Еще немного листьев добавить, и сойдет. Подними воротник и давай за мной. Да не так, медленно. Как будто у тебя ноги не разгибаются.
— Всего не упомнишь.
— Я пытаюсь спасти твою жизнь, парниша, а содействия от тебя не вижу. Взять бы одну из этих палок да воткнуть тебе куда следует — тогда ты мигом сбавишь ход.
— Знаешь что? В пересчете на дюймы ты самая неприятная личность, с которой мне приходилось иметь дело.
Тео поплелся за своей провожатой через редеющий лес. Подсыхающая грязь на лице досаждала ему, но не настолько сильно, как ветки и сухие листья, напиханные в куртку и штаны. Он старался ковылять потише, размахивая руками, как учила его Кочерыжка — вылитый шимпанзе со сломанной шеей, — но изображать правдиво то, чего никогда не видел, было трудновато.
