– Дура! – взревел мужчина. – Круглая идиотка! Он же тебя купил! И ты мне кинулась звонить?! Да он только этого и добивался! Повесь сейчас же трубку и никуда не выходи!
В трубке послышались короткие гудки отбоя.
Маркиз несколько секунд молча смотрел на динамик подслушивающей системы – и вдруг вскочил. Он понял, что сейчас произойдет. Понял, куда сейчас отправится худой сутулый мужчина с темной тростью. Понял, почему тот приказал своей – отнюдь не блещущей умом – помощнице сидеть дома.
Маркиз начал быстро одеваться.
– Ты куда? – осведомилась Лола, выглянув из соседней комнаты с Пу И на руках.
– Идиотку одну спасать! – выскакивая за дверь, выкрикнул Маркиз.
Со шкафа раздался хриплый голос попугая:
– Кошмар-р! Кр-ругом тр-рупы!
Аглая Михайловна Сковородникова сидела в кресле, испуганно уставившись на телефон. Почему этот человек так на нее рассердился? Она все делала так, как он велел, беспрекословно выполняла его приказы! Из-за него она даже совершила настоящее должностное преступление, подменив документы в архиве, она все делала для того, чтобы история с его подложным именем не выплыла наружу… правда, он ей платил, и весьма неплохо, но какими деньгами можно оплатить ее бессонные ночи и измотанные нервы? Так почему же он сейчас так разозлился на нее? Что она сделала не так? Позвонила ему? Но ведь она была в ужасе, вызов в прокуратуру совершенно выбил ее из колеи! И ведь он сам разрешил ей позвонить по этому телефону в случае самой крайней необходимости, в случае смертельной опасности – а разве это не тот самый случай?
В квартире стояла мертвая тишина, только еле слышно тикали настенные часы, и из кухни доносились размеренные звонкие шлепки капель, падавших из плохо закрученного крана.
Аглае Михайловне стало страшно, невыносимо страшно. Она вспомнила лицо того человека – холодное, безжалостное, насквозь фальшивое… Она ничего не знала о нем, кроме его подложного имени, которым сама же и «снабдила» его, отыскав в архиве документы одинокого мертвеца подходящего возраста.
Впрочем, даже его настоящего возраста она на самом деле не знала: он изображал из себя пожилого человека, всячески подчеркивая свою старческую немощь, болезненность; медленно ходил, опираясь на палку… Но временами он распрямлялся, становился гибким и стремительным, как дикий зверь, как опасный и безжалостный хищник…
Аглая Михайловна подозревала, что и седина его – фальшивая, искусственная, и морщины тщательно наведены гримом…
«Почему он сегодня так разозлился на меня? – спрашивала себя Аглая уже который раз за сегодняшний вечер. – Что я сделала не так? Почему он так рассвирепел, услышав фамилию следователя из прокуратуры? Следователь Знаменский… Павел Павлович…»
Это имя казалось ей смутно знакомым. Удивительно знакомым. О чем-то оно ей напоминало…
И вдруг Аглая Михайловна вспомнила популярный телесериал советских времен – «Следствие ведут знатоки»… Знатоки. Знаменский, Томин и Кибрит. Следователя Знаменского, главного в этой бригаде знатоков, звали именно Павлом Павловичем!
Ну надо же, как ее провели! Понятно теперь, почему он так разозлился! Что ж, и на старуху бывает проруха! А почему он велел ей сидеть сегодня дома, никуда не выходить?
И тут же Аглая Михайловна поняла, почему.
И от страха мурашки побежали по ее коже.
Сейчас он придет к ней – придет, чтобы расправиться с ней, заставить ее замолчать раз и навсегда!
Она вспомнила его холодные безжалостные глаза и поняла, что для него это не составит ни малейшего труда.
Аглая Михайловна вскочила и заметалась по квартире. Бежать, бежать! Немедленно бежать отсюда! Бежать туда, где он ее не найдет! Бежать, пока не поздно! Она сидит здесь, как в клетке, покорно ожидая смерти… Как овца на бойне… как глупая беспомощная овца… Немедленно бежать!
Но куда? У нее нет ни друзей, ни родственников, ни хороших знакомых, к которым можно обратиться за помощью в трудную минуту, к которым можно так вот запросто завалиться вечером… Со всеми она умудрилась рассориться, всем успела сделать или сказать какую-нибудь гадость. Она же никогда не умела ладить с людьми… Тогда, может быть, просто уйти из дома, пойти в какое-нибудь людное, оживленное место?..
Но было уже слишком поздно.
В дверях ее квартиры послышалось осторожное, едва слышное царапанье – как будто собака когтями тронула дверную ручку.
У него не было ключей от ее квартиры, но Аглая Михайловна отнюдь не обольщалась: она не сомневалась, что для такого человека открыть без ключа замок – то же, что для любого другого нажать на кнопку вызова лифта или развернуть газету. Она застыла перед входной дверью, в ужасе глядя на медленно поворачивающуюся дверную ручку. Руки и ноги у нее стали будто ватными. Она не могла шевельнуться, прикованная к месту безумным страхом.
Наконец, с едва слышным скрипом входная дверь открылась, и на пороге квартиры появился он, тот, кого она так боялась, – высокий, худощавый мужчина лет шестидесяти…
Впрочем, возраст его был фальшивым, как и его имя, как и все остальное в этом человеке. Аглая Михайловна, внимательно вглядевшись в его лицо, заметила, что в спешке или от волнения он слегка смазал грим, и под тщательно нарисованными морщинами проглядывает молодая свежая кожа.
– Здра… здравствуйте, – проговорила Аглая, с трудом справившись со своим голосом. – Вы… вы решили приехать? Навестить меня?
– Навестить, – глухо проговорил он и двинулся к ней, неотвратимо тесня хозяйку квартиры в направлении гостиной, – посидим, поговорим. А то мы с вами уже давно знакомы, а все как-то поговорить по душам и не получается… Дела все, дела… А ведь надо чаще общаться! – он криво усмехнулся, процитировав популярную телевизионную рекламу, и Аглая Михайловна послушно и жалко хихикнула, неумело пытаясь хоть как-то подольститься к нему.
Неловко пятясь от неумолимо надвигающегося на нее мужчины, она спиной вперед вошла в гостиную и плюхнулась в глубокое кожаное кресло, не сводя глаз со своего страшного гостя.
– Ну что ж, Аглая, – проговорил он – тоже с какой-то неотвратимой, зловещей душевностью, – выпьем-ка мы с тобой коньячку! Так сказать, для настроения. Есть у тебя коньяк?
– Есть, – еле слышно ответила Сковородникова, мотнув головой в сторону встроенного бара.
Мужчина прислонил к стене свою трость, открыл бар, достал оттуда бутылку янтарного «Ахтамара». Аглая Михайловна любила иногда грешным делом выпить рюмочку хорошего армянского коньяка. Взглянув на его руки, она увидела, что ее гость, войдя в квартиру, не снял тонкие кожаные перчатки, и это внесло в происходящее последнюю, несомненную уверенность.
Он достал – руками в перчатках – из бара две рюмки, поставил одну из них на журнальный столик, держа вторую в руке, на мгновение отвернулся; почти не скрываясь, что-то положил в нее, затем налил в нее коньяк и твердой недрогнувшей рукой протянул рюмку Аглае:
