Петя робко кивнул.
– Это я поднял тебя на ноги. Но только в моем мире. В твоем ты все еще калека, и ноги твои, и руки по-прежнему скрючены и безобразны. И так останется навсегда…
Навсегда?! Из глаз мальчика брызнули слезы отчаяния, он замотал головой и замычал, умоляюще глядя на Эллара.
– Вижу, что тебе это не нравится.
Не то слово!
– Я смогу тебя вылечить и в твоем мире, Петр, а потом буду помогать тебе и дальше, но взамен потребую от тебя жертву.
Мальчик вздрогнул и ошарашенно приподнял брови. Он не очень понимал, о чем идет речь.
– Для закрепления нашей связи я дам тебе амулет. – Жрец вытащил из складок одежды круглый медальон из непонятного материала, висящий на странной металлической нити. – Надев его, ты станешь здоровым. И пока на шее будет этот амулет, ноги твои и руки будут слушаться тебя. Но как только ты его потеряешь – болезнь вернется. Ты понял?
Петя радостно закивал и протянул руку к амулету.
– Не-ет, – усмехнулся Эллар, пряча медальон обратно в складки, – все не так просто. Амулет ты получишь только после того, как выполнишь мое условие. Запоминай, Петр, я повторять не буду. Ты должен привести к расположенному недалеко от вашей деревни дольмену… ах да, твои родственники называют его каменюкой. Так вот, приведи к каменюке кого-то, в ком течет такая же кровь, как у тебя… Опять вытаращился непонимающе! Плохо иметь дело с глупым ребенком! Короче, приведи сестру, брата, дядю… Хотя нет, с дядей ты не справишься… Тогда сестру или брата, замани его в дольмен и закрой вход в дольмен чем-то тяжелым, чтобы из него нельзя было выбраться. А потом сиди и жди. Как только все закончится, – ты поймешь: снова войди внутрь и найдешь там свой амулет. У тебя всего три дня, пока звезды сошлись правильно, потом придется ждать еще сто тридцать лет. Нам ждать, не тебе. Ты просто-напросто на всю жизнь останешься калекой.
Глава 12
– Нет! Нет!! Не-е-е-ет!!
– Да прекрати ты орать, придурок!
– Не-е-ет! Не хочу!!
Болезненный пинок в плечо, потом – по лодыжке. Петя открыл залитые слезами глаза, чувствуя, как бешено колотится о ребра сердце. Он готов был все что угодно выдержать, пусть дядька снова пинает его, пусть бьет, главное – не забирает у него здоровье, не возвращает в кокон немощи…
Но… Никакого дядьки не было, и странного зала не было, и переполнявшей мышцы энергии не было…
А вот сердитые лица братьев – были. И плечо с лодыжкой ныли. А руки и ноги остались прежними, сведенными вечной судорогой…
Разочарование было таким большим, таким горьким, что мальчик не смог удержать его внутри. Петя всхлипнул раз, другой, на мгновение задохнулся от застрявшего в горле комка обиды, а потом расплакался так жалобно, так сильно, что братья, перепугавшись, помчались за бабушкой.
Расспросы, уговоры, попытки успокоить и снова расспросы…
Но Петя ничего не говорил, он заходился в истерике, синея от рыданий.
– Да что ж такое с мальчонкой? – сама чуть не плакала баба Фрося, пытаясь обнять корчившегося внука, прижать его к себе, убаюкать. – Вы что, побили его, ироды?
– Да ты че, бабуль? – даже обиделся Сашка. – Мы его всего пару раз толкнули, чтобы не орал. Он нас разбудил своими воплями, метался по кровати, Ваньку вон чуть не столкнул! Ну, мы его и разбудили. А он сразу начал реветь.
– Видать, сон плохой приснился, – покачал головой дядя Яша, с сочувствием глядя на бьющегося в припадке племяша. – Это что ж такое привидеться должно было, чтобы так напугать мальца? Он же сейчас задохнется!
– Яша, ты подержи его, а я за освященной водицей сбегаю. – Бабушка подхватилась с кровати и торопливо вышла из пристройки.
Яков тяжело вздохнул, потом присел на краешек кровати и, стараясь не причинить мальчику боль, обхватил его корчившееся в судорогах тельце и прижал к груди.
– Ах ты, бедолага мой! – ласково прогудел он, подув на вспотевшее лицо ребенка. – За что ж так судьба с тобой обошлась, а? Ведь такой мальчонка толковый, тихий, добрый… Слышите меня, охламоны? – Яков сурово посмотрел на прижавшихся друг к дружке сыновей. – Чтобы в обиду никому не давали братишку, поняли?
– Батя, ты чего? – возмутился Сашка. – Мы и так Петьку защищаем всегда, к тому же его никто, кроме Любки, и не обижает! А Любке вы сами запрещаете косы драть.
– Можете драть, – вполголоса пробубнил Яков, оглянувшись на дверь пристройки. – Но так, чтобы бабушка с тетей не видели. Уж очень гадкая девчонка, поучить ее надо бы, да вот некому. На уговоры она плевать хотела, а пороть мне ее запретили. Так что вы уж сами, ребята, объясните ей, что к чему. Особливо ежели она Петьку снова обижать начнет.
– А я все бабушке расскажу! – От резкого девчоночьего голоса все вздрогнули и оглянулись.
На пороге стояла злобно прищурившаяся Люба, но стояла она недолго. В следующее мгновение отлетела в сторону, ударившись локтем о дверь, а в пристройку вбежала перепуганная Надя:
– Что с Петечкой? Бабуля сказала, плохо с ним! Ой, мамочки! – Она бросилась к задыхавшемуся от рыданий братишке. – Петя, Петечка, что с тобой? Ну, скажи, не молчи!
– Да ниче с ним не будет, – брезгливо дернула губой Люба, потирая ушибленный локоть. – Было бы из-за чего пихаться! Небось приснилось что-то, вот этот трусятина и разревелся! Трусятина-колбасятина!
– Пошла вон отсюда! – прошипел Сашка, угрожающе двинувшись к кузине. Следом за ним решительно направились братья. – Еще раз гавкнешь что-то на Петьку – по губам врежу! А щас – чтоб духу твоего тут не было, крыса!
– Ах так… ах ты вот как… – Люба поджала и без того узкие губы, медленно, с прищуром обвела взглядом всех, кто был в пристройке, словно составляя расстрельный список, затем прошипела: – Ну, вы у меня еще попомните!
И, резко развернувшись, с топотом умчалась в глубь двора.
Через пару секунд вернулась бабушка, осторожно неся стакан с водой. Зашептав молитву, она сначала обрызгала внука этой водичкой, а потом с помощью Якова заставила мальчика выпить хотя бы пару глотков.
А потом забрала у сына обмякшее тельце мальчика и еще минут двадцать укачивала постепенно успокаивавшегося ребенка.
До тех пор, пока Петя не перестал судорожно, со всхлипом, вздыхать.
– Так что ж тебе приснилось, родненький, – ласково спросила она, как только мальчик открыл измученные глаза и смущенно посмотрел на бабулю. – Что ты так распереживался?
– Мне приснилось, что я выздоровел, – еле слышно прошептал мальчик. – И мог бегать, и мог прыгать, и был сильным, крепким… А потом мне сказали, что я таким никогда не буду…
– Кто сказал?
– Бог.
– Боженька не мог такого сказать, он никогда не лишает человека надежды!
