Ему было нестерпимо стыдно, когда мать приходила в школу на родительские собрания. Он стеснялся того, как тяжело она дышит, поднявшись на один лестничный пролет, как толстыми руками безуспешно пытается прикрыть необъятный живот, каким заискивающим голосом разговаривает с учителями. Ему казалось, что все над ней смеются.
— У моей мамы сахарный диабет, — поспешно и не к месту сообщал он окружающим, в надежде, что из-за болезни к ней будут относиться снисходительнее.
Когда Сергей окончил восьмой класс, диабет у матери перешел в тяжелую форму, она была вынуждена уйти с работы, ей дали инвалидность. Денег в семье и раньше было в обрез, но теперь Чижовы буквально голодали. О том, чтобы купить сыну модные джинсы или видеомагнитофон, не могло быть и речи. Выручала бабушка Евдокия Ивановна, поэтесса, которая раз в месяц подкидывала небольшую сумму на самое необходимое — лекарства и еду.
В это время Сергей связался с плохой компанией и стал воровать у матери деньги. Он знал, что в кошельке лежит последняя купюра, что если мать не купит себе лекарство, то умрет, но ему было наплевать. Он презирал мать за то, что она такая слабохарактерная клуша, что ничего не добилась в жизни, презирал даже за то, что заболела диабетом. Успешные и сильные люди, по его мнению, никогда не подцепили бы эту заразу.
Подслеповато щурясь (у нее стремительно развивалась близорукость), мать пялилась в пустой кошелек, потом шла к нему:
— Сережа, у меня тут деньги были, теперь нет…
— Отвали, — отвечал он, а чаще всего ничего не говорил, молча хлопал дверью и убегал на улицу к друзьям.
Ева Ивановна звонила бабушке.
— Мам, ты не могла бы одолжить еще? У меня кошелек в автобусе стянули…
— Опять? — иронично вопрошала бабушка. Ни для кого из родственников не являлось секретом, что Сергей ворует деньги у матери. — Ох, Ева, я тебя предупреждала, что этого мальчишку надо пороть, как сидорову козу! Теперь уж поздно воспитывать.
— Ну что ты, мама, Сережа — хороший мальчик, просто у него сейчас переходный возраст, перебесится, надо немного потерпеть.
— Ну, терпи, терпи, я смотрю, у тебя терпилка железная, — отвечала бабушка, но деньги все-таки давала. А куда было деваться?
Однажды Сергей угнал чужую машину. Хозяин «пятерки» зашел в магазин за сигаретами, оставил ключ в замке зажигания, а мальчишка просто захотел покататься. Всё обошлось бы постановкой на учет в детскую комнату милиции, если бы Сергей хорошо водил автомобиль. Но парень не справился с управлением и врезался в припаркованную иномарку. Обе машины серьезно пострадали. На Чижова завели уголовное дело, перед ним неотвратимой реальностью маячила колония для несовершеннолетних.
Ева Ивановна, обычно медлительная и непрактичная, вдруг развила бурную деятельность. Оборвала телефоны всех знакомых, но нашла хорошего адвоката. Адвокат ее обнадежил: если пострадавшим компенсируют материальный ущерб, они заберут заявление. Надо было где-то найти половину стоимости «тойоты» и «пятерки». Безумная сумма для женщины, получающей пенсию по инвалидности!
Ева Ивановна бросилась к матери:
— Умоляю, спаси Сережу!
— Ох, Ева, — вздохнула бабушка, — помяни мое слово: погубит тебя этот ребенок! Я же тоже не вечная, не могу всю жизнь вас из беды выручать.
— Это в последний раз, я обещаю. Сережа одумался, он реально испугался, когда дело дошло до колонии, он правда-правда исправился.
— Учти, Ева, помогаю в последний раз.
Бабушка дала денег, уголовное дело закрыли, а Сергей действительно взялся за ум. Несколько лет он вел себя безукоризненно, мать не могла на него нарадоваться. Вполне прилично окончил школу, сам поступил на бюджетное отделение в институт, увлекся учебой…
Беда пришла, откуда не ждали — наркотики. В каком-то клубе Сергей попробовал раз, другой и незаметно стал наркозависимым. Снова из кошелька Евы Ивановны стали пропадать деньги, а из квартиры — вещи. Ее жизнь превратилась в кошмар. Женщина не знала, что делать, она объясняла, умоляла, плакала — ничего не помогало. Сын смотрел сквозь нее пустым взглядом, его интересовало только одно — очередная доза.
Родственники наперебой советовали:
— Бросай его, он тонет и тебя за собой тащит. Вычеркни его из своей жизни, пусть идет ко дну один.
Им вторили врачи:
— Лишь немногие наркоманы принимают решение отказаться от наркотиков, один-два человека на сотню, им мы можем помочь. Большинство же не хотят лечиться и умирают в течение двух-трех лет. А их матери за это время стареют на все тридцать.
Бабушка Евдокия Ивановна в своей обычной резкой манере предложила конкретный план действий:
— Оборви все связи с Сергеем. Выписывай его из квартиры и меняйся на другой район. Просто прими как факт: у тебя больше нет сына. Если тебе так будет легче, считай, что его сбила машина.
Никто не ожидал от слабохарактерной Евы Ивановны, что она будет бороться. И начала женщина с того, что рассказала Сергею, что он ей не родной сын…
Глава 12
— Так ты знаешь?! — вскричала я.
— Да, Лютикова, знаю. И это еще одна улика против меня. Я под следствием, мне нужны деньги, у меня любовница, да еще и мать не родная. Как будто, если мать приемная, то убить ее — раз плюнуть! — Сергей горько усмехнулся. — Но в том-то и дело, что именно после того, как я узнал, что Ева Ивановна мне не мать, я стал относиться к ней как к матери. Понимаешь?
— Если честно, то не очень.
— Ну как тебе объяснить… Вот, допустим, растет у тебя сын-шалопай: курит, хамит, ворует деньги, — в общем, такой, каким я был в старших классах. Да еще две машины разбил, ущерб на бешеные деньги. Если это твой родной ребенок, ты будешь за него бороться. Ругаться, беситься, взывать к провидению: «За что мне это?!», но не откажешься от него, потому что это твоя плоть и кровь и, спасая его, ты спасаешь себя. Но если это чужой ребенок, то весьма скоро тебе надоест его спасать. Включится инстинкт самосохранения. Какого черта? Жизнь одна, и лишние неприятности никому не нужны. Ты отгородишься от этого ребенка и от его бесконечных проблем. Найдешь миллион отмазок, весьма правдоподобных, почему так будет лучше: «Пусть сам расхлебывает, не маленький! Пусть узнает, почем фунт лиха, для его же пользы!». Так вот. У Евы Ивановны никогда не возникало мысли отказаться от меня. А я был невыносим, Лютикова, уж можешь мне поверить. Не всякая родная-то мать выдержит, сдадут нервы, а Ева Ивановна всегда верила в меня — лучшего, такого, каким я могу стать. Она всегда была на моей стороне, что бы я ни совершил. Я даже думаю, что, убей я кого-нибудь, она бы меня не бросила. А ведь я ей, по сути, посторонний человек! Моего отца она знала два месяца до свадьбы, потом еще год они прожили в браке. Я подозреваю, что он предчувствовал свою смерть и специально искал надежную женщину, которая бы не сдала меня в детский дом. И отец не прогадал, за что я ему чрезвычайно благодарен. Когда я стал наркоманом, Ева Ивановна призналась мне, что она не моя мать. «Сережа, я не твоя мать, — сказала она, — но я буду бороться за тебя до конца. Если ты умрешь, то и я жить не стану. Ты — самое ценное, что есть у меня в жизни. Я просто хочу, чтобы ты помнил об этом всякий раз, когда колешь наркотики». И меня вдруг пронзило: да ведь так всегда и было! Ради меня она готова была пожертвовать всем — репутацией, деньгами, здоровьем. Она — единственный человек на свете, который любит меня больше, чем себя. И тогда мое сердце наполнилось нежностью. Я впервые увидел в ней свою мать…
