— Вы на машине? — допытывалась Евдокия Ивановна.
— Нет, поеду на электричке.
— Тогда запоминайте адрес: улица Маяковская, дом три. Когда сойдете на станции, перейдите на другую сторону железнодорожных путей, улица Маяковская будет вторая по счету. Дом с красной крышей — мой.
— Спасибо, — от души поблагодарила я.
Сразу видно, что Евдокия Ивановна не страдает звездной болезнью. Возможно, она сама и разъезжает на внедорожнике с GPS-навигатором, но прекрасно понимает, что другие люди могут чапать пешком.
— Ну что? — спросил мой компаньон, когда я закончила разговор. — Она согласилась?
Я сделала загадочное лицо и сказала:
— А признайтесь, Клаус, вы ведь не настоящий немец.
— Почему не настоящий? — опешил мужчина. — Какой же тогда?
— Вы слишком хорошо говорите по-русски. Я подозреваю, что вы родом из русских немцев, родились в СССР и переселились в Германию уже в зрелом возрасте.
— Нет, — покачал головой собеседник, — я родился в местечке Лангшеде, близ Дортмунда, Северный Рейн — Вестфалия.
— Ну что же, Клаус, тогда сейчас у вас будет великолепная возможность познакомиться с российским общественным транспортом. Мы поедем на электричке.
С каким-то необъяснимым злорадством я предвкушала, как немец испытает на себе всю прелесть путешествия в электричке в час пик. И в страшном сне европейцу не привидится подобный кошмар: сдавленные, словно сельди в банке, люди; духота и вонь, от смеси которых теряешь сознание; перекошенные злобой физиономии и оторванные пуговицы. Да, и обязательно — торговцы-лоточники, которые продираются сквозь толпу и оглушают тебя, выкрикивая в самое ухо название своего товара.
С каждым годом поездки в пригородных электричках всё больше напоминают игру на выживание. Причин тут две: во-первых, население растет, все, кому не удается поселиться в столице, оседают в области, а во-вторых, количество электричек катастрофически уменьшается. Я сама родилась в Подмосковье и прекрасно помню то время, когда утром электрички шли через каждые десять минут и вагоны были полупустые. Нам, школьникам, прокатиться на экскурсию в московский музей было одно удовольствие. Сейчас интервал движения в лучшем случае составляет полчаса и состав подъезжает к станции уже битком набитый озлобленными согражданами. Сидячих мест нет в помине, борьба идет за то, чтобы пробиться в вагон, физически слабые остаются в тамбуре или вообще на платформе.
На Курском вокзале, куда мы с Клаусом примчались, на перроне как раз стояла одна электричка. Эх, жаль, что ехать всего полчаса! Чтобы на всю жизнь запомнить острые ощущения, необходим как минимум час. Ну да ладно, с немца и этого хватит, а то еще отбросит коньки с непривычки.
Однако, к моему немалому разочарованию, электричка оказалась не такой ужасной. Конечно, она не была идеально чистой, в ней пованивало бомжами, но лица пассажиров выглядели вполне прилично и даже были свободные места. Очевидно, уже начался сезон отпусков и часть потенциальных пассажиров сейчас грела пузо на пляжах Турции.
Нам удалось найти два сиденья рядом, и, раз уж экстрима не получилось, я решила скоротать дорогу за разговором.
— Значит, говорите, Северный Рейн — Вестфалия, — обратилась я к Клаусу. — Это в какой же части Германии — Западной или Восточной?
— Западной.
Я улыбнулась:
— В школе на уроках географии нас учили, что в Восточной Германии живут хорошие немцы, которые строят социализм, а в Западной — обитают приспешники империалистической Америки. Так вы, Клаус, получается, из капиталистов?
Мужчина понял шутку и улыбнулся в ответ:
— Из самых настоящих пролетариев. Мой отец был шофером, мать — домработницей.
— Наверное, вы хотели сказать «домохозяйкой»?
— Нет, я знаю разницу, именно домработницей, она служила наемной прислугой в семье барона фон Вайхса. А отец работал там же личным водителем барона.
— Ваши родители были истинными арийцами?
Клаус недоуменно на меня уставился. Очевидно, сериал «Семнадцать мгновений весны» во времена его детства не показывали по телевизору.
— То есть чистокровными немцами, — пояснила я.
— Абсолютно.
— Почему же вы так хорошо говорите по-русски?
— Окончил филологический факультет в Берлине, долгое время работал синхронным переводчиком.
— Но чем вас привлек именно русский язык?
— Это всё барон фон Вайхс, он фанат русского языка. Барон настоял на том, чтобы я поступил на славянское отделение, и оплачивал мое обучение.
— Странный поступок для западного немца, — промолвила я, — да еще барона. Мне казалось, что немцы очень бережливая нация, если не сказать скупая. Оплачивать учебу чужому ребенку — это экстравагантный поступок, согласитесь.
— А барон фон Вайхс и был таким — скупым и строгим, просто я был ему не совсем чужой. Он был моим крестным отцом. Своих детей Бог ему не дал, поэтому он и опекал меня, как родного.
— Вот оно что, — протянула я, — а у барона откуда любовь к русскому языку?
— Во время Второй мировой войны он воевал в России.
— И наверняка влюбился в русскую девушку! — радостно подхватила я. — Совсем как его крестный сын, это у вас родственное!
На лицо Клауса набежала черная туча. Очевидно, он вспомнил про свою невесту Татьяну Чижову, про то, что она сидит в тюрьме, и неизвестно, удастся ли влюбленным когда-нибудь воссоединиться. Чтобы отвлечь его от грустных мыслей, я поспешно сказала:
— Вы говорили, что у вас ветеринарная клиника. А как она связана с русским языком?
Немец расплылся в улыбке:
— Никак, это исключительно мое хобби. Я с детства любил животных, когда мне было восемь лет, у меня жил белый кролик по кличке Ушастик, я его обожал. Когда он умер, я чуть с ума не сошел от горя. Я всегда хотел стать ветеринаром, но выучился на переводчика. Совсем недавно я все-таки закончил заочную ветеринарную академию, получил диплом и открыл клинику. Знаете, как я ее назвал? Ну, попробуйте угадать!
— «Ушастик»?
Клаус кивнул:
— Да, я очень любил своего кролика…
— А что ваш крестный отец? Чем он занимался после войны?
— Барон был успешным коммерсантом, он строил и продавал спортивные комплексы. Хотя он мог бы вообще не работать, по наследству ему отошли обширные земельные владения, он сдавал их в аренду.
— Ваш крестный еще жив?
Голос Клауса дрогнул:
— Нет, он умер совсем недавно, ему было девяносто четыре года.
— Мне очень жаль, — сказала я.
Я солгала, мне совсем не было жаль фрица. Он прожил длинную и, очевидно, сытую жизнь в богатой стране. А вот кого мне действительно жаль, так это советских солдат, которые победили в Великой Отечественной войне. Вернувшись домой, они сразу впряглись в изнурительную работу: восстанавливали разрушенные войной города, фабрики и заводы. Стоя по колено в грязи, строили Днепрогэс. Вгрызаясь лопатами и кирками в ледяную землю, прокладывали БАМ. Практически голыми руками они возвели сильнейшую мировую державу, а чем отблагодарила их страна? Да ничем. Скажи спасибо, что не посадили за то, что был за границей. Так что нет, мне совсем не жаль барона фон Вайхса.
