— Она поблагодарила вас слишком рано, — отрезал де Бац. — И я вынужден напомнить, что сам предложил вам убежище за границей и деньги.
Но господин Лепитр ничего не слышал. Он пустился в пространные рассуждения о том, как много хорошего он сделал для узников Тампля. Барон скоро перестал его слушать, он уже составил свое мнение. Человек, который когда-то так блестяще помог Лауре и госпоже Клери, буквально спас их, исчерпал все запасы мужества. Теперь он целиком находился во власти страха.
Барон не стал больше спорить. Выходя от Лепитра, он пожал руку Тулану и Жарже.
— У вас теперь есть деньги. Что касается того, что я обещал вам, все будет готово вовремя. Я могу даже подготовить кареты. Но я полагаю, что мы должны действовать так, как будто Лепитра просто не существует.
— Он нам необходим! — нахмурился шевалье. — Вы забываете о том, что только он и Тулан могут бывать в Тампле каждый день. Я признаю, что Лепитр сейчас переживает моменты паники, как это всегда бывает перед решительной схваткой. Но я не сомневаюсь, что, когда настанет решающий час, он сделает все, что от него требуется.
— Да услышит вас бог!
Но сам де Бац в это больше не верил и оказался прав. К 7 марта форма не была готова полностью, из четырех паспортов оформили только два, а Лепитр слег с лихорадкой, вызванной не столько простудой, сколько страхом. Де Бацу, пришедшему воочию убедиться в его состоянии, Лепитр поклялся, что это злосчастное стечение обстоятельств и что не стоит отчаиваться. Надо только перенести время побега и подготовиться получше в связи с тем, что в Тампле усилили охрану и выйти оттуда стало намного сложнее.
Де Бац мрачно выслушал Лепитра, понимая, что спорить бесполезно. Между тем нужно было спешить: последние события усугубили положение узников. Депутаты-монтаньяры обвиняли депутатов-жирондистов в желании восстановить монархию — пусть конституционную, но все же монархию. А народ Парижа, подстрекаемый с двух сторон, собирался разобраться с Конвентом, который он считал бесполезным.
Покинув «больного», де Бац отправился к своему старому другу Ленуару, бывшему генерал-лейтенанту королевской полиции. Этому умному, предусмотрительному человеку удалось сохранить прежние связи, так что он до сих пор оставался наиболее информированным человеком в Париже. В его доме скопилось огромное количество досье и документов, и Ленуар знал многое о многих. Ленуар принял де Баца в просторной комнате, служившей ему и кабинетом, и библиотекой, где хозяин дома проводил большую часть времени. Ироничная улыбка и живой блеск в глазах за стеклами очков не изменились. Де Бацу сразу же был предложен стаканчик доброго бургундского вина.
— Итак, мой дорогой барон, вы все-таки вернулись из Англии.
— Только не говорите мне, что вы об этом не знали. Я полагаю, что у вас глаза и уши повсюду.
— Это не совсем так, но о приятных мне людях я стараюсь узнавать как можно больше. Как поживает очаровательная Мари? Она, вероятно, была рада видеть вас.
— В отличие от многих других, поспешивших занести меня в список эмигрантов, Мари во мне не сомневалась. Но должен признаться, что со дня моего приезда меня не покидает странное ощущение. Мне кажется, что я отсутствовал годы. В этой стране все меняется невероятно быстро!
— Видимо, в этом и состоит ее очарование…
— Не знаю, не знаю. Я почему-то не способен это очарование оценить. Я уехал из города, где люди были потрясены, совершенным злодеянием, а по возвращении увидел горожан, готовых разорвать в клочья депутатов Конвента, которым они совсем недавно отдали власть с таким энтузиазмом.
— Толпа, как всегда, позволяет собой манипулировать. Члены Конвента решили устроить склоку между собой. Но этого следовало ожидать: парижане вечно борются с провинциалами. Особенно с жирондистами.
— Странные парижане! Робеспьер родился в Аррасе, Дантон в Арси-сюр-Об, Марат из Нефшателя, а Эбер из Алансона.
— У жирондистов та же история, друг мой. Бриссо, их основатель, родом из Шартра, Верньо из Лиможа, Петион, бывший мэр Парижа, из провинции Бос. Но эти люди нашли общий язык. И теперь два клана ведут борьбу за власть. Дантон устроил настоящую склоку: во всех поражениях на фронтах он обвинил жирондистов, предателей родины, и разослал повсюду своих комиссаров, чтобы народ знал, что происходит. И все словно сошли с ума! Но нашим монтаньярам этого показалось мало. По их мнению, народ слишком вяло откликнулся на первую новость, и они нашли еще один способ его разогреть. Робеспьер и Дантон создали революционный трибунал, призванный судить внутренних врагов, чтобы солдаты на позициях чувствовали себя спокойно.
— Революционный трибунал?
— Да. «Чтобы положить конец своеволию преступников и врагов общего дела». Так выразился художник Давид, выражая пожелания секции Лувра. Это означает, что теперь никто не может чувствовать себя спокойно в Париже — да и во всей Франции. С трибуналом шутки плохи: у этого монстра наверняка появится потомство.
— Боже милосердный! К чему мы идем?
— Нас ждут еще более суровые времена. Сначала, разумеется, разделаются с жирондистами, а потом примутся за меня, за вас, за королеву…
— Чтобы королева предстала перед революционным трибуналом? Но это немыслимо!
— Отчего же? И судьи будут суровы, уверяю вас. Ее величество не сможет рассчитывать на то уважение, которое испытывали к покойному королю. Ее ненавидят, и этой несчастной предстоит Голгофа, если…
— Если ее не спасти. Вы полагаете, что я об этом не думал?
— Я знаю, что вы об этом думаете. Только вам и под силу совершить это. Но вам нужны верные помощники, люди, способные идти до конца.
— Я знаю. Я только что получил неплохой урок. Ленуар встал с кресла и принялся мерить шагами комнату,
заложив одну руку за спину. Наконец он остановился перед де Бацем:
— Значит, это правда? Ходят слухи о заговоре.
У де Баца не было причин скрывать правду от старого друга.
— Заговор действительно существует. Я, можно сказать, принимаю в нем самое непосредственное участие и даже финансирую его…
Ленуар усмехнулся:
— Стало быть, голубой бриллиант вы продали удачно?
— Я доволен. Что же касается проекта, то его до сих пор не осуществили по вине одного человека. Он был преисполнен благих намерений, но накануне решающего числа от страха предпочел слечь в постель.
— Вы не должны больше иметь с ним дела! Вспомните о своих прошлых ошибках. Я повторяю, что вы должны быть уверены во всех участниках, как в самом себе.
— Вы пытаетесь напомнить мне о Леметре, которого я в свое время так неосторожно ввел в дом?
— Разумеется! Разве можно быть уверенным, что в ряды ваших сторонников не затесался еще один шпион графа д'Антрэга?
У де Баца вырвался нетерпеливый жест.
— Прошу вас, не надо снова говорить мне об этом! Я повел себя неразумно, поддавшись чувству симпатии, и теперь не перестаю себя упрекать. Если бы я не ввел в круг заговорщиков этого Леметра, мой король, возможно, был бы сейчас жив и свободен!
