– Он очень красивый… а какой у него голос… я думала,
что упаду в обморок, когда он танцевал со мной, обнял меня… Жанна, он считает
меня ребенком, я вижу, как он разговаривает со мной и как с тобой. К тебе он
относится как к взрослой. Я хотела вести себя кокетливо, чтобы он все понял, но
у меня не получается. Ты научишь меня, как надо разговаривать с мужчинами?
– Боюсь, что мой опыт никуда не годится. Но что-нибудь
придумаем, – сказала я, чтобы ее успокоить.
– Что, если мне самой позвонить ему? Как думаешь?
Только бы мамаша не вмешалась. Так противно думать, что он спит с ней. Представляешь,
он и эта старая баба… я… я что угодно сделаю, лишь бы принадлежать ему.
– Янка, он тебя почти вдвое старше, – попробовала я ее
вразумить.
– Ну и что? Отец был старше матери на двадцать лет и
женился на ней.
«Пожалуй, с его стороны это было ошибкой», – мысленно решила
я.
– Первое впечатление бывает обманчиво, может, в
следующий раз он не покажется тебе таким привлекательным.
– Знаешь, о чем я подумала? Я скажу ему, что у меня уже
были мужчины, чтобы он не считал меня ребенком.
– Я бы не стала этого делать, звучит как предложение.
– А мне плевать.
– Вот что, давай-ка спать, – вздохнула я, покрепче
обняв ее.
Янка в самом деле вскоре уснула, а я лежала, боясь
потревожить, ее, и размышляла над словами сестры. Макс расплачивался в
ресторане? Вполне возможно. У Музы вряд ли были деньги на это пиршество.
Выходит, они в самом деле любовники? То, как она себя вела, такую мысль не
исключает. Я нахмурилась, вдруг поняв: мои догадки вызывают у меня отвращение
сродни тому, о котором говорила Янка. Хотя, надо признать, несмотря на то что
Муза старше его, они красивая пара. Пожалуй, их отношения ровными не назовешь,
боюсь, он заставит мачеху страдать, с его стороны особой привязанности не
ощущается. Он что-то говорил о деньгах, намекнул, что богат. Музу только деньги
и интересуют. Так, может, здесь не любовь, а партнерские отношения? Вот только
что их связывает?
Утром мать с дочерью опять отчаянно скандалили. Я решила,
что семейных радостей с меня достаточно, и тихо смылась. Болтаться по городу в
одиночестве быстро надоело, я позвонила Уманскому и порадовалась, застав его
дома. Если кто и знал что-то о моей бабке, то, безусловно, он.
– Приезжай, – сказал мне Уманский.
Я взяла такси и вскоре уже выходила возле нарядного дома за
высоким забором.
Уманский жил здесь последнее время в одиночестве. У него был
сын, но он с ним поссорился несколько лет назад, по слухам, с тех пор они не
виделись и даже не разговаривали. Причину размолвки я не знала, хотя версий
слышала множество. Геннадий Сергеевич был ювелиром, причем не просто ювелиром,
говорят, его слава гремела по всей России, он имел большие связи и здесь, и за
границей. Потом интересы его расширились, он стал заниматься антиквариатом.
Когда ему исполнилось семьдесят, он решил отойти от дел. Предположительно это и
послужило началом размолвки с сыном, который стал его наследником. С уходом
старик, как видно, поторопился, обладая крепким здоровьем и завидной энергией,
без любимого дела он вскоре заскучал. Но сын уже не желал играть роль второй
скрипки, и последовал разрыв. Бабка обзывала Усманского старым маразматиком,
утверждая, что только идиот способен проявлять такую принципиальность в
отношении единственного ребенка.
– Он ждет, что тот прибежит к нему, – ворчала она. –
Ждет, но сам первый шаг ни за что не сделает. А между тем должен бы знать, что
характером Витька весь в папашу. Вот они, как два барана на узком мостике, и
козыряются.
Теперь, глядя на дом Геннадия Сергеевича, я подумала: как
ему, должно быть, одиноко здесь, и пожалела, что не навестила старика раньше.
Возле калитки был звонок. Я нажала на кнопку и тут сквозь
прутья металлической решетки увидела Геннадия Сергеевича. Он шел по вымощенной
камнем тропинке в белых брюках, шелковой рубашке и панаме, высокий, грузный,
улыбка пряталась в аккуратно подстриженной бороде. Еще в юности я решила, что
он очень похож на Хемингуэя на знаменитой фотографии, где тот уже в возрасте,
одетый в свитер.
– Ну вот, моя девочка пожаловала, – засмеялся Уманский
и махнул рукой. – А я пошел взглянуть на розы. Один куст особенно хорош, я
назвал эти цветы «Жанна», в твою честь.
Он открыл калитку, расцеловал меня и повел в сад, где у него
была целая плантация роз.
– Вот, взгляни.
Розы в самом деле были дивные, я наклонилась, внимательно
разглядывая бутоны. Геннадий Сергеевич остался доволен произведенным
впечатлением.
Мы бродили по саду, и я расспрашивала о его житье-бытье.
Судя по всему, розы занимали в списке его жизненных ценностей самые верхние
позиции, о сыне он даже не упомянул. Мне не хотелось уходить из сада, но
Уманский повел меня в дом.
– Надеюсь, ты никуда не спешишь? – спросил он.
– Не спешу.
– Слава богу. Как там твои родственники?
– Когда я уходила, перешли на повышенные тона.
Он серьезно кивнул.
– Твой отец… понять не могу, почему он жил с этой
бабой.
– Наверное, любил ее.
– Наверное, – вздохнул Уманский. – Я слышал, его фирма
практически банкрот?
– Похоже, что так, – пожала я плечами.
– Может, оно и к лучшему, – заметил он и стал
заваривать чай. «Вряд ли Муза с этим согласится», – подумала я, а Уманский
продолжил: – Надеюсь, ты не обидишься на старика, если я выскажу свое мнение:
твой отец был никудышным бизнесменом.
Признаться, его слова меня удивили.
– Почему?
– Все-таки обиделась? – улыбнулся он.
– Нет, ведь теперь это не имеет значения. Просто хочу
понять…
– Видишь ли, это тоже своего рода талант, далеко не
каждый им обладает, у твоего отца таланта не было, так, способности, да и то
средние.
– То же самое говорила бабуля, – вздохнула я.
– Она была исключительно умной женщиной, – заявил
Уманский, глядя куда-то вдаль, и на мгновение мне показалось, что его больше
нет в этой комнате, он ушел далеко в своих мыслях, и я робко кашлянула, надеясь
тем самым вернуть его к действительности. – Н-да, – кивнул он и улыбнулся мне.
– Вы ее любили? – спросила я.
